Благие намерения

— Еще как приближусь. Захочу — сядет в каталажку. Я могу обвинить ее в угрозах в адрес сотрудника полиции, киберхулиганстве и подвергнуть предварительному заключению по подозрению в вынашивании планов убийства.

— Что вы несете?

Ева молча достала свой коммуникатор и предъявила первое письмо от матери Тортелли.

От чтения воинственность Тортелли сняло как рукой.

— Ради бога, — она стала крутить цепочку с серебряным крестиком у себя на шее. — Ну, излил человек злость! С тех пор прошло уже почти два года!

— Есть еще, это только первое. Решайте, с кем мне говорить: с вами или с ней. Выбирайте.

— Мне кого-нибудь привести, Джина?

Тортелли покосилась на секретаря, как будто только сейчас вспомнила о ее присутствии.

— Нет-нет, все в порядке. Идемте, — позвала она Еву.

Ее кабинетик оказался еще меньше Евиного, со щелью вместо окна. На столе громоздилась такая же древность, как в приемной, зато здесь оказалось на зависть чисто и аккуратно.

— Поймите, у моей матери вспыльчивый характер. Я у нее единственная дочь. Я поговорю с ней об этом и скажу перестать. Сами знаете, у вас там дня не проходит, чтобы кто-нибудь не получил в свой адрес кучу дерьма.

— Отвечайте на мой вопрос.

— Через пару дней после Рождества? — Она повернулась к компьютеру и нашла календарь. — Я следила за одной женщиной. Муж говорит, что она его обманывает, и не ошибается. Я ходила за ней с двух часов двадцати минут дня до половины восьмого вечера, когда она сказала, что уходит, а я за ней проследила. Все это здесь, в моем рабочем дневнике.

— Это ВАШ дневник, Тортелли.

— Ну и что, что мой? Можете проверить мой коммуникатор, на нем теги от клиента. Объект вручил и получил рождественские подарки, потом отправился в отель «Лебедь» на Парк-авеню. Вошел в лифт. Мне повезло: там стеклянные кабины. Вышел на четырнадцатом этаже. Я поднялась туда и проверила, в каком номере в такую рань горит лампочка «занято». Нашла в тысяча четыреста восьмом. Все это есть в дневнике.

— Вас кто-нибудь видел? Вы с кем-нибудь говорили?

— Задача как раз в том, чтобы меня никто не увидел и не запомнил. Я два часа проторчала в лобби, наблюдая за лифтом. Она вышла не одна. Они трогательно простились и разошлись. Я не отставала от нее, пока она не скрылась за своей дверью. Прошлой ночью я тоже занималась ею: писала отчет, потому что опознала того, с кем она встречается. Это муж ее сестры.

— Блестяще!

— Но это не все! — Тортелли вскинула руку. — У меня есть чек из лобби-бара. Я брала две содовые. На чеке есть дата. У меня есть фотографии, на них отметки о времени. Я могу доказать, что я была там, где говорю. Отцепитесь от моей матери.

— А двадцать девятого декабря, между пятью и шестью утра?

— Дома, в постели, одна. Одна, потому что парень, с которым я прожила три года, ушел после того, как меня разжаловали. Моя жизнь была спущена в канализацию. Довольны? У меня такая дрянная работа, потому что на мне клеймо. Но я не застряну в канализации. Вот отдышусь — и открою собственное агентство. Отцепись от моей матери, черт побери! Что, получила свое? Я была полицейской в четвертом поколении. Через несколько лет я дослужилась бы до лейтенанта. А где я теперь? В дерьме!

— Раз ты в четвертом поколении, надо было иметь голову на плечах.

— Тебе легко говорить, ты замужем за деньгами.

Ева так врезала обоими кулаками по столу, что чуть его не проломила.

— Я десять лет прослужила, прежде чем с ним познакомилась! Думаешь, это из-за денег? Думаешь, для любого полицейского жетон — способ нажиться? Ты опозорила полицию!

— Ты не знаешь, что это такое. Ты вообще ничего не знаешь. Все это делали — понемножку, там и сям, у всех на виду. Куда это приведет? Представь, я каждый день рисковала жизнью. Думаешь, это легко? Думаешь, хотя бы день проходил без того, чтобы я не спросила себя, зачем я все это терплю? Я знала Таджа, знала!

Помянув погибшего копа, честного служаку, Тортелли задохнулась.

— Я совершенно не виновата в том, что с ним случилось. Ни капельки! Брала понемножку, и точка. Недаром меня просто разжаловали. Когда все выплыло наружу, я была честной со Службой внутренней безопасности, поэтому отделалась разжалованием. Но я не могла с этим жить, вот почему я сейчас в заднице.

У нее на глазах выступили слезы. Ева видела, как она разрывается между гневом и желанием разрыдаться.

— Думаешь, я виню во всем этом тебя? Ну, да, случается и так — в хорошие дни. А в плохие я видеть себя в зеркале не могу. Я никого не убивала. Не смей меня в это втягивать, не смей снова втравливать в это мою семью!

— Покажи чек из лобби-бара.

Тортелли схватила со стола папку и сунула Еве чек.

— Годится. — Ева отдала ей чек. — Подозрение снято.

— Всего-то пять-шесть тысяч долларов за пару лет, — сказала Тортелли вслед уходящим Еве и Пибоди. — Не больше шести «штук».

Ева оглянулась.

— Твой жетон стоил дороже. — Чтобы больше ничего не говорить, она ускорила шаг.

— Мне ее жалко.

Ева остановилась на лестнице, хотя холод побуждал, наоборот, перейти на бег, и обожгла Пибоди негодующим взглядом.