Глядя, как она плачет - включая в это время газ, открывая холодильник и елозя по плите сковородой, - он думал, что их отношения замкнулись в петлю, и он мог предугадать, что последует дальше. Собственно, это не предугадывание даже было, а просто совершение действий, заданных программой застоявшихся чувств. Он стянул с себя водолазку.
Люба стояла у плиты, всхлипывая, и кончиком ножа двигала по сковороде топящийся кусок масла. Вадим, затаив дыхание, на цыпочках подошел к ней, и проворно стянул розовый халатик – тот повис на сгибах локтей. Бросив нож в сковороду, она обеими руками рванула халат вверх, и вцепилась в запахнутый ворот так, что Вадим явственно услышал, как хрустнули суставы ее пальцев.
— Да ладно ломаться! — брызжа слюной, взбеленился он. Это было не по правилам, не соответствовало программе. Он едва удержался от того, чтобы ее ударить.
Люба мотнула головой, светло-русые волосы хлестнули его по щеке. Он рыкнул и, схватив Любу за плечо и разворачивая лицом к себе, уловил розовый промельк. В следующее мгновение по щеке оглушительно бабахнуло, в голове раздался грохот, как в бочке, по которой шарахнули кирпичом.
— Сука, — сказал он. Во рту мгновенно пересохло. Попытался сглотнуть – закашлялся.
— Кобель! — завизжала она. И расхохоталась, запрокинув голову и не сопротивляясь дерганым, нетерпеливым движениям его рук.
—
— Мебель переломаешь, — сказала она тем низким, чуть задыхающимся тоном, что сводил его с ума. Нащупав на плите кругляш, выключила.
— Новую купим. Потом. Помогла бы лучше, — он рухнул на табуретку и, схватившись за штанину, с силой потянул вниз, скривившись от боли.
— Ну уж нет. Я – пас.
— Готова? — спросил Вадим, глянув на свою ободранную ногу, потом – на Любу.
— В спальне не удобнее будет? – дразнила она его. — Стесняюсь при кастрюлях. Они ж для меня – что дети малые.
— Да нам и тут нормально бывало, — сказал он, вставая и приглашающим жестом указывая на стол. — Щас крошки вот сгребу…
— Ты жениться на мне думаешь?
— Бля, началось.
Желание отпало начисто. Он опять уселся на табурет, чувствуя себя глупо и не зная, куда девать руки. Дежа-вю. Не пора ли, как говорит ловелас Жора, сменить модель?
3
Он ехал на работу, прокручивая в памяти кадры свидания. Себя виновным не считал, и если и испытывал некоторую неловкость, то только от недоговоренности: так простила она его или нет. Хотя, собственно, за что? Вот чего им всем окольцеваться-то хочется? Птицы. Куры. По большей части.
Он остановился в крайнем правом ряду, пятым, вроде, от светофора, и включил радио.
Светофор явно барахлил. Ему никак не удавалось разродиться красным, и продолжающаяся агония промельков желтого начинала раздражать. Вадим отвернулся – вид электрического регулировщика вгонял в тоскливую бессильную ярость. Развернуться не было никакой возможности – приперли со всех сторон, даже дверь не приоткроешь: справа толстенный ободранный ствол старого тополя мешает, слева какая-то бурая «копейка» притулилась, сзади же и впереди нервно сигналят и мигают фарами другие тачки, словно перенявшие у психованных хозяев способность чувствовать.
Откинув кресло на щелчок назад, он вытряхнул из пачки сигарету и прикурил. Глубоко затянувшись, швырнул пачку с зажигалкой в пустующее сиденье рядом. На котором сейчас могла бы сидеть Люба…