Благодать (СИ)

Бенедикт красноречиво похлопал по нагрудному карману. Он всегда там находился, журнал регистрации. Они с «девятым» только наблюдали, являясь одновременно как бы лаборантами и скотниками. Наверняка теперь «девятый» здорово жалел, что покинул родной колхоз и устремился в город искать счастья в обретении профессии ветеринара. А что в итоге? Бросив учебу, попал в армию, и куда б вы думали? – на этот вот скотный двор, где большую часть времени занимался тем, что выгребал дерьмо. Хотя, предложи ему тот же Первый попрактиковать над пленниками вивария, он бы отказался от возможности безо всякого сожаления — клетки были населены существами, не упоминавшимися в его учебниках. Ну, во всяком случае, не во всех своих ипостасях.

Бенедикт думал, что их двадцать две, о том же свидетельствовали и записи в журнале, и чередовались они с унылым однообразием. А вот сегодняшнее проявление было новым. Скучно твари стало, что ли…

Виктор-девятый опустил рычаг рубильника, и помещение наполнилось вибрацией, отдавашейся болью в ушах и ощущением, что твоя кожа отшелушивается. В глазах щекотало, словно мельчайшие пузырьки воздуха скользили по поверхности глазных яблок. Ощущение было не из приятных и всякий раз заставляло с грустью предвкушать ухудшение зрения.

— Может, хватит? — проквакал «девятый», и Бенедикт сомневающимся тоном заметил:

— А вдруг очухается.

— Лады. Еще пару минут, — сказал «девятый».

— Рехнулся? Секунд сорок, не больше.

— Лады. Ох… — глаза «девятого» за стеклами противогаза округлились, и Бенедикт, холодея, перевел взгляд на прибор и нечто, заставившее Заморохина испуганно охнуть.

Изо всех щелей ящика валил черный дым. Щупальца тьмы, словно в раздумье, вяло клубились у ног «девятого».

— Нет, не пойду… — проблеял Заморохин.

— А куда денешься? Или прикажешь не отмечать этого? — поинтересовался Бенедикт ледяным тоном, держа «химический» карандаш над развернутым журналом.

— Ты ж мне вроде как друг, — промычал «девятый» неуверенно.

— Ну да. Друга, мол, выручай, а сам погибай, так, что ли?

— Наоборот…

— Да какая разница! — вскрикнул Бенедикт, захлопывая журнал. Он схватился за фильтр противогаза, хотелось сорвать его на секундочку и хоть разъединственный хмельной вдох сделать. — Чего ты боишься? С тобой же десяток ловчих будет. У них же на пару рук по артиллерийскому полку, не считая решеток да манков, да и не первый же ты, в конце концов…

— И не последний, ты хотел сказать? — гнусаво завопил Заморохин, и Бенедикту вдруг стало стыдно. Другом он «девятого» не считал – так, курили вместе да вместе же дежурили в шестом блоке. Или их сближало нечто большее, чем взаимоотношения курильщиков, волей-неволей вынужденных встречаться, кроме как по работе, под вытяжкой «курилки»? Бенедикт в этом сильно сомневался. Однако был уверен, что помещения вивария прослеживаются и прослушиваются. Это было настолько же очевидно, насколько искренним было нежелание получить пулю в голову из пистолета немого сержанта Храпова.

Неизвестно чем руководствуясь, прибор выбрал на это раз в качестве наживки Виктора-девятого. Редко, но такое случалось. Может, оттого, что Викторы составляли небольшую часть от числа личного состава Елани. Гибло немного, но достаточно для того, чтобы почетную должность Виктора-девятого занимали в свое время четыре человека. А вот, допустим, Виктор-второй ни разу не выходил за периметр. Но это никоим образом не свидетельствует о черном роке «девятых» - вон, Виктор-восьмой – уже третий на памяти Бенедикта, а сам он занимает должность «шестого» уже второй год.

Заморохин медленно вышел, опустив голову, отчего алый фильтр его противогаза лег ему на грудь. Бенедикт скрипнул зубами и, открыв засов клетки, вошел внутрь. По личному опыту знал, что лучше сразу попытаться забыть о человеке, странной волей прибора командированном за периметр. Лучше уж радоваться воскрешению бедолаги, коль тому удастся вернуться, чем предаваться скорби по безвременно ушедшему товарищу. В человеческой душе заложен определенный лимит сочувствия, и Бенедикт свой практически исчерпал.

Он развернул журнал и принялся писать. Почерк его был ровным и аккуратным, и Бенедикт мнил себе, что вполне мог служить писарем где-нибудь при штабе, а не загибаться в Елани, откуда выберется ли – еще вопрос.

В последнее время зародилась надежда: месяца четыре назад он невольно подслушал длинную речь Первого, надиктовывавшего на магнитофонную ленту монолог уставшего от ответственности человека.

Бенедикт встряхнул головой, отбрасывая мешающие сосредоточиться мысли, и принялся методично вписывать в клеточки цифры.

…первыйпервыйпервыйперперпервыйпер…

Он в недоумении воззрился на страницу, а в мозгу билась, бухала о стенки черепа мысль: противогаз, противогаз не герметичен.