Прутья у его ног зашевелились, и Бенедикт, истошно заорав, отчего маска противогаза вздулась и едва, казалось не лопнула, пока выпускной клапан сбрасывал давление, пулей вылетел из клетки, захлопывая дверь и шарахая по засову, связанному с замком. Бессознательным движением стянул с головы противогаз и глубоко вдохнул почти видимо колышущийся смрад. Перед его глазами замерцали огромные световые пятна, хороводом покрутились и вдруг соединились в четкую картинку. Ага, значит, еще не поздно. Мгновением позже он натянул противогаз и глубоко вдохнул – смрад отшибло, но на нёбе оставался гадкий привкус, вызывавший желание отплевываться, пока слюна не кончится.
— Сука, — выдавил он из онемевшей глотки. — А для кого ящик фурычит? – повысил он голос и уставился сквозь решетку в двери на клетку.
«Прутья» перекатывались, гнулись, изменяли цвет и нагромождались друг на друга абсурдной мешаниной конечностей навроде человеческих, расплывающихся перемешивающимися цветами и словно текущими переменчивостью форм. То там, то здесь вспыхивали бирюзовые дуги разрядов, кружась вокруг неустойчивых образований и устремляясь в другое место, как только форма застывала в отвратительного вида стабильности. Образовавшаяся в мельтешении разрядов жуть распалась на два куска, тут же потекшие, словно плавившиеся. Потом лужи радужной грязи слились в одну и явили пень, поросший густым темным мхом, по которому ползали белесые то ли черви, то ли личинки размером с авторучку. Они сбились в стайку, похожую на порцию переваренной вермишели, и эта порция вдруг осела, будто мгновенно разложившись в коричневатую слизь с черными вкраплениями с маковое зерно. Слизь, свернувшись сухим лоскутом, пыхнула – в воздух взвилась взвесь пыльцы. Облачко осело в бороздах коры, и мгновение спустя оттуда полезли скользкие на вид, сморщенные шляпки грибов. С чавканьем выпрастывались из коры пористые, как мочалка, ножки. Всё. Ну, так и запишем: проявление номер один. Не хватало только глаза. Бенедикт разглядел залепленное матовой пленкой дупло и решил, что существо дремлет. Пленка с чавкающим звуком лопнула – глаз раскрылся.
Существо окрестили Лешим, и у Бенедикта не было оснований утверждать, что напрасно. Разительно отличавшийся от сказочного, но вполне способный заплутать путника, а то и вовсе сожрать с потрохами, коль тому не посчастливится и он окажется поблизости во время эволюции существа в что-нибудь покруче пня.
У благодатненцев, ну, жителей того сельца, откуда привозили мед и изредка – свиней да бычков, были свои методы предохранения от излишне пристального внимания лесных обитателей, но методы были настолько гнусны, что ни рядовые охранения, ни ловчие, ни Викторы, ни Николаи, ни сам Первый даже под страхом того же трибунала не согласились бы к ним прибегнуть. Наверное, это было и хорошо, поскольку Николаи довольно быстро изобрели белладоннитовые шнуры, названные так в честь травки, процентная доля которой в смеси, составлявшей материал шнуров, была ничтожна и являлась, скорее, таким оттенком вкуса, чем важной составляющей.
Бенедикт провел пальцем в резиновой перчатке по бугру шнура, выступающего на маске противогаза:
— Ну что, сука, слабо?
Леший мелко задрожал и застыл. Глаз помутнел, и Бенедикт добросовестно запротоколировал этот факт, поставив в клеточке под цифрой «2» галочку. задумавшись, он черкнул рядом восклицательный знак – существо впало в дрему как-то неожиданно, так что пусть с этим Николаи разберутся.
2
— …скоро ты там? — Алена распахнула дверь без церемоний вроде стука или хотя бы предваряющего её явление покашливания. Бенедикт, не смотря на десять лет брака с мегерой, всё еще вздрагивал, стоило ей вот так ворваться.
— Если забыла, — процедил он раздраженно, не поднимая головы, — сортир дверью дальше, так что милая, тебе не придется вставлять в задницу пробку – толчок свободен.
— Ты чем тут занимаешься? — спросила она, проигнорировав его реплику.
— Мастурбирую, как обычно. То есть – пытаюсь, — сказал, опустив глаза долу.
— Ох, договоришься ты у меня… — пропела почти ласково, и осеклась. — Это что такое? — завизжала, и Бенедикт здорово напрягся.
Никаких сомнений – она заметила, что он посбивал эбонитовые верньеры. Она-то тогда почти в отключке была, потрясенная видом черной мглы, а он и не стремился привести её в чувство, ошарашенный нежданным срабатыванием Манка и страхом потерять супругу, суку, конечно, но суку любимую. Пальцы тьмы почти коснулись ее, а она все же, хоть и ведьма во всех смыслах, сварганить белладоннит не в состоянии. Методы, понимаешь, устарели.