Блаженны алчущие

Людоеды решили провести свой ритуал прямо здесь, в галерее, не беспокоя "учителя". Не сложно было догадаться, о ком речь, и убийца предвкушал, как сомкнет лапы на тощей шее лживого лекаря, сильно, до хруста. В напевном бормотании шести голосов различались отдельные слова — нечестивая молитва людоедов звучала на слярве, языке древних и ученого люда, чернь наверняка заучила ее на слух.

Кровь. Это слово, снова и снова. Кровь, кровь. Что ж, скоро они в ней утонут. Убийца почти слышал, как она течет в их жилах, как бьются шесть сердец, создавая сложный пульсирующий ритм. А может, он просто свихнулся — это было уже неважно.

Затрудненное дыхание Жанниса, плаксивый голосок, окрашенный болью. Хриплый бас первого мужчины — сила, второго — мягче, напевнее, увереннее. Высокий, красивый голос мальчишки, слишком нежный — этот не боец. Скрипучий — старухи, грубоватый и мощный — бабищи.

Шорох камня под подметками, шелест одежд.

Он лежал к добыче спиной, но он видел.

Песенка-речетатив затихла — сейчас они пойдут его резать. Наконец-то. Голод становился нестерпим.

Шаги — людоеды подались вперед. Но первым ступал один, уверенно, гулко. Бородач или горелый. Нужно быстро вывести его из игры.

Чувствуя близость врага, убийца заставлял себя дышать ровно, едва заметно. Главное — выбрать точный момент для атаки, не слишком рано, не слишком поздно.

Замереть, как зверь перед прыжком, пока —

"Прости нам боль, что мы тебе причиняем, — прогудел рядом голос, в котором не было ни капли сожаления, — И пусть твой дух возродится в…"

— враг не склонится к нему, коснувшись рукой плеча.

Пора.

Убийца перевернулся сам. Увидел гримасу изумления на обгорелом лице — лишь на миг, потому что тут же оторвался от земли, и челюсти его сомкнулись.

Хрящи носа хрустнули в зубах, враг завыл, утробно, дико. Убийца сдавливал его запястье пальцами, пока нож, что должен был прервать жизнь жертвы, не упал, звякнув — чтобы тут же оказаться в его хватке.

Горелый отшатнулся, растянувшись на полу, вся нижняя половина лица залита красной жижей. Вопль ярости сзади — второй! Лезвие топора скрежетнуло по камню там, где только что были ребра убийцы. Но он уже перекатился и сел, полоснув ножом по ремням на лодыжках. Один лопнул, под напором грубой силы, но ремни еще надо было распутать…

На него летела женщина — волосы и юбки развеваются, в руке блестит тесак. Удар ногами в живот отбросил ее назад, на бородача с топором, замедлив его атаку.

Бородач оттолкнул бабищу, замахнулся топором. Рядом уже вскарабкался на четвереньки горелый, и ненависть горела в глазах над кровавым месивом лица. Одноглазый с мальчишкой держались подальше, не решаясь пока напасть — мелкие шавки, что ввяжутся в драку в самом конце, урвать свой шмат мяса.

Убийца не знал, как оказался на ногах, просто взлетел в воздух.

Когда он перехватил топор в полете, прямо перед ним оказалась разъяренная багровая рожа бородача. Он плюнул тому в глаза кровью и куском плоти, что держал во рту, ослепив на миг, выбил из-под него ногу, заставив упасть на одно колено, а потом отобрал топор — и тут же похоронил его в животе бабищи, выпуская на волю клубок змей-кишок.

С двух сторон уже подбирались горелый, который обзавелся ножом, и одноглазый коротышка, который набрался храбрости.

Убийца дернул руками и ремни лопнули. По руке на каждого — более чем достаточно. Теперь вы мои, пронеслась торжествующая мысль — и тут же что-то острое царапнуло сзади по ребрам. На спине повисла старуха, остатки зубов вонзились ему в основание шеи, мяли, жевали. Нож царапал, путаясь в одежде.

Быстро попятившись, он ударился спиной о стену, раз, еще один, стряхивая старую каргу, как надоедливое насекомое. Сгреб за шкирку и толкнул вперед, насаживая на нож в руке горелого, целивший ему в живот.

На том, что осталось у того от лица, отразилось что-то вроде тупого изумления. Убийца разрешил все его вопросы разом, обхватив его голову двумя руками и резко повернув. Шея треснула с сухим хрустом.

Одноглазого убийца впечатал черепом в стену. Понадобился лишь один удар, чтобы на штукатурке расцвело кровавое пятно.

Остальное было уже слишком просто.

Он отклонился, уходя от топора, прорезавшего воздух и неглубокую полосу у него на груди, а потом во второй раз вырвал орудие у бородача — и вернул, загнав ему в череп. Тот упрямо продолжал стоять, покачиваясь, поэтому убийца еще поработал дровосеком, пока топорище намертво не застряло в плечевой кости.

Запах смерти опьянял, но ему было мало.

Баба умирала шумно, хватаясь руками за утекавшие кишки. Убийца избавил ее от мук, несколько раз с силой наступив на голову.

Сбоку сладко пахло страхом — там в ужасе застыл кудрявый мальчишка. Когда убийца шагнул к нему, он отшатнулся к стене, вскинув руки, и убийца пригвоздил мальчишку к стене его собственным длинным ножом. Сдавил трепещущую глотку. Плоть поддалась, и пальцы вошли в нее, сомкнулись вокруг трахеи, рванули.

А потом все кончилось.

Убийца обернулся, тяжело дыша, готовый рвать, резать, бить дальше, пока не падет замертво. Но на него надвигалась только тишина.