Блаженны алчущие

Эта тема была из тех, что могли вывести "доброго лекаря" из себя. В других обстоятельствах, взбешенный старикашка выглядел бы смешно, но сейчас… — Я бы жизнь отдал за вашу мать, но что я мог сделать?.. До сих пор помню, как леди Филиппа говорила: "Дорогой Данеон, я ни о чем не беспокоюсь, потому что знаю — с вами я в надежных руках". Даже сейчас, когда я столько потерял, думать об этом больно. Она доверяла мне, а я принял подачку и уполз, поджав хвост! Меня прогнали, чтобы убрать подальше свидетеля, сослали жить в глуши, чтобы там мне было некому проболтаться, — Он склонился ближе, так, что видны стали капли пота на лбу и красные точки лопнувших сосудов в глазах. — Теперь мой черед спросить — вы правда верите в этот бред? Вся ваша жизнь — вранье, а вы даже не подозреваете об этом. Хотите знать всю-всю правду? — в голосе звучало злорадство. — Потому что я могу вам ее рассказать.

— Нет! — сорвалось с губ. Филип представлял, какую правду тот мог поведать, и не хотел провести последние мгновенья перед смертью с мыслью о том, что его отец убил его мать.

— Правильно, — согласился Данеон, поправляя очки на носу. Он уже овладел собой. — Не стоит вас смущать, тем паче, что скоро вы окажетесь там, откуда видно абсолютно все. И за гранью чувственного опыта, я уверен, вы все поймете и всех простите. А теперь, — равнодушно добавил старик, отходя, — молитесь, только не слишком долго.

Филип зажмурился, не желая больше видеть ни старика, ни подвал, ни изуродованное тело на столе. Мысли лихорадочно метались, но в бездне, куда он падал, уцепиться было не за что.

Надо вспомнить напоследок что-то хорошее, светлое, решил он. Поцелуй любимой. Улыбку друга. Теплый ветер на лице, когда пускаешь коня вскачь…

Но внутри жили только чернота — и ужас. Оглушительное биение сердца, которое скоро остановится навсегда. Он почти желал, чтобы все уже закончилось.

Знакомое шарканье заставило распахнуть глаза. Сейчас Данеон смотрел на него с одним лишь сочувствием, и от этого становилось еще жутче. — Ну, я думаю, тянуть — только мучить вас. А я этого не хочу — даже сейчас.

Филип открыл рот — и закрыл. Его последнее оружие, язык, впутывавший в беды и спасавший из них, изменил ему в самый ответственный момент.

Ланцет дернулся вперед. Дыхание перехватило, как от удара, но железо лишь вяло скользнуло по коже, подцепив цепочку с амулетом.

— О, сперва надо избавиться от этого. Как я мог забыть…

Спазм облегчения заставил Филипа согнуться, под веками вспыхнули слезы.

Нет времени рыдать, ему остались мгновения. Кто-нибудь, пожалуйста. Он поверит, что умрет, только когда вместо воздуха в горло горячим потоком хлынет собственная кровь.

Мир сотряс гром.

Это дверь отлетела с грохотом, разбрасывая доски.

Данеон заверещал, попятившись, и было сложно его винить. Тот, кто спрыгнул на середину лестницы, мог напугать и кого покрепче. Весь в крови, как хищник после трапезы, одетый в алое, как во вторую кожу, первобытная ярость в глазах. Не человек — воплощение ваших детских кошмаров, явившееся из преисподней за свежей добычей.

Никого и никогда Филип не был так рад видеть. Удивиться не удивился — в конце концов, всегда знал, что он придет.

Кровь оживила старые шрамы на лице Грасса, стекала каплями с рваных лохмотьев на его теле, вниз по клинку, продолжению правой руки, повторяя волнистые изгибы.

Этот флабмерг — мое самое удачное вложение. Несмотря ни на что, углы губ сами растягивались в улыбке. Я жив, жив, буду жить!

Данеон, наконец, опомнился. Филипа дернули за волосы, заставив запрокинуть голову. Беззащитное горло лизнул холодок стали. Он проглотил приступ паники, вставший комом в глотке. Нет-нет, теперь все будет хорошо.

— Ни с места! — пискнул над ухом Познающий.

— Что, я успел как раз к ужину? — Последние ступени стонали под тяжестью шагов. — Не советую его есть. Никому не пойдут на пользу сердце предателя, печень труса, язык лжеца.

Чертов Грасс, нашел время шуточки шутить!

— Я сказал — ни с места!

Шпоры звякнули о камень пола. — Я не глухой. Кстати, все ваши дружки мертвы.

Уже? Вот это скорость.

Что-то щипало глаза, и фигура, нависшая над ними, расплывалась, становилась еще крупнее, выше, доставая головой до потолка — настоящий гигант. Даже в подвале, пропахшем смертью, от нее резко несло диким зверем: смесь горячего пота, кожи и крови. Почти сладкий запах, когда кровь эта из жил твоих врагов.

Грасс упер руки в боки, лениво, будто в гости заявился, посмотрел по сторонам. — Вижу, дочкой вы уже закусили. Не завидую — драная кошка, как по мне, была б аппетитнее.

О, да заткнись, ты…! ругнулся Филип про себя. Говорить вслух не хотелось, не сейчас, когда лезвие у яремной вены дрожало, как пьяная карга, а зубы цокали в такт.