Блаженны алчущие

С его последнего визита у Фрэнка накопилась куча вопросов. Но для тех, что жгли язык сильнее всего, время еще не пришло — а может, никогда и не наступит.

— Как там поживает Жерод? — Вот это безопасная тема. Последний раз, когда Филип рассказывал о нем, Жерод Ферроа-Вессин собирался жениться.

— Женился и растолстел. Еще больше, — пренебрежительно ответил Филип. — Уж не знаю, связаны ли эти два события. Точно не поумнел. Но тут удивляться нечему — после женитьбы обычно бывает наоборот.

— А как дела у Мелеара? Вот по ком Фрэнк не скучал нисколько!

— О, ядовитый язык все же довел его до беды. Представляешь, он умудрился разозлить дядю так, что тот вызвал его на дуэль. Отец выдал разрешение — дяде он еще ни разу не отказывал. Знаю, кажется несправедливым.

— Значит, он мертв. И он тоже… — Фрэнк опустил голову. Иногда ему казалось, что над ними висит какое-то проклятие, поражавшее всех по-разному, но жестоко. Всех, кроме Филипа. И, конечно же, Жерода.

— Да нет, жив. Дядя сказал, что даст ему возможность призадуматься над своим поведением, в виду юных лет. И так полоснул по лицу, что распорол ему клинком оба глаза.

Фрэнка передернуло. — Боги! Он терпеть не мог Карла, но такой ужасной участи не пожелал бы никому.

— Уж это-то не случайно вышло, вестимо. У дяди вообще случайных ударов не бывает.

Фрэнк посмотрел в окно. Небо, солнце, гладь реки…. — Думаю, я выбрал бы смерть.

— Я сказал дяде то же самое, но он не принимает никаких претензий. Говорит, что Мелеару никто не мешает покончить с собой, коли будет на то его желание. Я навещал Карла несколько раз, и, пожалуй, даже стал относиться к нему получше. Сейчас он, слава Богам, переехал в провинцию — у его семьи владения в Харгте. Для меня все это было слишком мрачно. Что можно сказать человеку, который ослеп в столь юном возрасте? Слова ободрения застревали в глотке. Кстати, среди своих лугов и полей он начал писать неплохие стихи.

Фрэнк засмотрелся на толпу, что текла по улице, становясь все гуще и гуще. Компашка подмастерьев, лузгавших семечки, счастливые парочки, идущие в обнимку, степенное семейство мещан в праздничных одеждах — глава семейства с женой, престарелые родители, дети-подростки, паланкин кого-то важного с задернутыми шторами… В глазах рябило от многообразия одежды и лиц. Люди двигались к Последнему мосту, улыбаясь и переговариваясь, некоторые несли на плечах малышей. Сквозь стекло долетали оживленные голоса.

— Сегодня что, какой-то праздник?

Филип усмехнулся. — Почти. Казнь, и не простое повешение — эти проходят каждую неделю, — Он тоже повернулся к окну. — Коли не путаю, казнить будут какого-то Луара… Люара… Сейчас его провезут из Скардаг на повозке по Скорбной улице, потом по мосту, и толпа сможет им вдосталь полюбоваться. В таверне "На убой" ему подадут предпоследнюю чарку, а последнюю — на другом берегу, в "Безголовом Бене", как велит освященная веками традиция. А потом четвертуют.

— Несчастный. Смотреть на веселые лица стало неприятно.

— Зато сегодня он — самый прославленный и обожаемый человек в городе, — философски заметил друг. — Его казнят прямо на площади Принцев, словно лорда. Сотни людей проводят его в последний путь, ловя каждое слово, а потом его последние шуточки и прощальную речь издадут отдельной книжонкой, вместе с рассказом о похождениях.

Молчание затянулось, и Филип осторожно уточнил: — Ты же не мог его знать, верно?

Фрэнк покачал головой. — Нет, приговоренных к смерти держали в отдельной камере, — мы звали ее Морилка. Ты-то ее, наверное, видел. Но мы все знали о нем, о будущей казни. В тюрьме не так-то много тем для разговоров…

— Да, обсуждать тех, кому повезло еще меньше, чем тебе — весьма утешительно. Ты жалеешь его, — прибавил Филип немного спустя, — и правда, почему бы теперь не пожалеть беднягу. Но ведь он преступник. Злодей. Грабил кареты на большой дороге или что-то подобное. А теперь, благодаря решительным и отважным людям, которые его схватили, больше не прольет ничьей крови.

Фрэнк удивленно покосился на друга — все это звучало разумно, но как-то… непохоже на него. — Да, это конечно так… Просто мне кажется, что когда человека лишают жизни, это должно быть событием торжественным и мрачным. Не поводом для веселья.

Филип пожал плечами. — Что поделаешь, столичные жители любят развлекаться. Лучше поговорим о чем-нибудь более приятном. Как там твоя почтенная матушка? Она, разумеется, безумно счастлива видеть тебя снова дома.

— О да, конечно, — Губы тронула теплая улыбка.

В Скардаг, думать о страданиях матери было тяжелее всего. Она переживала его беды острее, чем он сам. А теперь… — Но знаешь, — Фрэнк не смог подавить вздох, — она, оказывается, серьезно больна. — Как ни старался гнать от себя мрачные мысли, сердце снова защемило, как вчера, когда услышал признание матушки. — Она мне об этом не писала, не хотела расстраивать….

— О, Фрэнк, я не знал, — Филип нагнулся над столом и слегка сжал его руку. Черные глаза были полны сочувствия.

— Разумеется, ты бы мне рассказал.