Бледное пламя

Поэма Шейда – это и впрямь внезапный всплеск волшебства: седоволосый мой друг, мой возлюбленный старый фокусник сунул в шляпу колоду справочных карточек – и вытряс оттуда поэму.

К этой поэме нам и следует теперь обратиться. Мое Предисловие было, уверен, не слишком скупым. Иные заметки, построенные как живой комментарий с места событий, определенно удовлетворят и самого ненасытного читателя. И хоть эти заметки следуют – в силу обычая – за поэмой, я посоветовал бы читателю сначала ознакомиться с ними, а уж потом с их помощью изучать поэму, перечитывая их по мере перемещенья по тексту и, может быть, покончив с поэмой, проконсультироваться с ними третично, дабы иметь законченную картину. В случаях вроде этого мне представляется разумным обойтись без хлопотного перелистывания взад-вперед, для чего следует либо разрезать книгу и скрепить вместе соответственные листы произведения, либо, что много проще, купить сразу два экземпляра настоящего труда, которые можно будет затем разложить бок о бок на удобном столе, не похожем на шаткое сооружение, на котором рискованно царит моя пишущая машинка в этом жалком приюте для престарелых моторов с каруселью внутри и снаружи моей головы, во множестве миль от Нью-Вая. Позвольте же мне сказать, что без моих примечаний текст Шейда попросту не имеет никакой человеческой значимости, ибо человеческой значимости такой поэмы, как эта (слишком робкая и сдержанная для автобиографического труда, с выпуском массы бездумно отвергнутых содержательных строк), не на что опереться, кроме человеческой значимости самого автора, его среды, пристрастий и проч., – а все это могут ей дать только мои примечания. Под таким замечанием мой бесценный поэт, вероятно, не подписался бы, но – к добру или к худу – последнее слово осталось за комментатором.

Чарльз Кинбот

19 октября 1959 года, Кедры, Ютана

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Бледное пламя

 

 

Поэма в четырех песнях

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

1            Я тень, я свиристель, убитый влет

Подложной синью, взятой в переплет

Окна, клуб пепла, легкий прах,

Порхавший в отраженных небесах.

Так и снутри раздваиваюсь я:

Я лампа, яблоко, – когда разъяв

Завесу ночи, прямо над травой

Развешиваю мебель. И какой

Бывал восторг, когда паденье снега

10          Лужайку спрячет и приблизит к небу,

Кровать и стул поставив, наконец,

Там на снегу, в хрустальнейшей стране!

Вернемся в снегопад: здесь каждый клок

Бесформен, медлен, вял и одинок,

Унылый белый мрак, белесый бледный день,

Нейтральный свет, абстрактных сосен сень.

Ночь обнесет двойной оградой сини

Картину с созерцателем картины.

А утром: чьи пришпоренные ноги

20               Вписали строчку в чистый лист дороги?

Дивится перл мороза. Снова мы

Направо слева ясный шифр зимы

Читаем: точка, стрелка вспять, еще разок:

Вот точка, стрелка вспять... Тетеревиный скок!

Се гордый граус, бородач-любовник,

К нам на зады слетал клевать шиповник.

Не Хольмса ль вспять пустил по следу хват,

Обувший туфли передом назад?

Мне все ласкает взоры – даже грязь.

30          Я наделен престранным свойством глаз –

Фотографическим. Буквально. Стоит мне

Им волю дать иль, вздрогнув, в тишине

Отдать приказ, как все, что видят взоры, -

Убранство комнаты, листва гикори,

Капели стылые стилеты – все ложится,

Подобно оттиску, на дно глазницы,

Там в глубине хранясь и час, и два. Пока

Все это длится, нужно лишь слегка

Прикрыть глаза и заново узришь

40          Листву иль комнату, или трофеи крыш.

Мне в толк не взять, как видеть нашу дверь

Я мог от озера,в колледж идя по Лейк-роуд,а теперь,

Хоть мне ни деревце ни застит, я не вижу,

Как ни тружусь, ни дверь, ни даже крышу.

Должно быть, здесь пространственный извив

Творит загиб иль борозду, сместив

Непрочный вид – каркасный дом с потертой

Лужайкой меж Вордсмитом и Гольдсвортом.

Пекан косматый, мой любимец, здесь расплел

50          Нефритовую гриву, тощий ствол

Как червем съеден, солнце ввечеру

Покроет бронзой чернь коры, и на кору

Тень от листвы падет гирляндой неопрятной.

Он груб и крепок, он устроен знатно.

Две белых бабочки сменяют свой убор

На фиолетовый в тени, где до сих пор

Качелей дочкиных колышется фантом.

Сам дом таков, как был. Мы изменили в нем

Одно крыло. Теперь солярий там и весел

60          Оконный вид в кругу фасонных кресел.

Антенны скрепка высится взамен

Тугого флюгера, где чуть ни каждый день

Наивный пересмешник вел для нас

Программ подслушанных нехитрый пересказ.

С “чиво-чиво” переключался он

На чистое “ти-ви, ти-ви”, потом –

Со скрежетом: “ура, ура, уррра!”, –

И грациозно скачет, хвост задрав.

Попрыгает и вновь (“ти-ви”) мгновенно

70          Взлетает на насест – на новую антенну.

Я был дитя, когда отец и мать,

Два орнитолога, скончались. Вспоминать

Я столько раз их пробовал, что ныне

Им счет на тысячи веду. В небесном чине,

В достоинствах туманных растворясь,

Они истаяли, но слов случайных связь,

Прочитанных, услышанных, упряма:

“Инфаркт” – всегда отец, а “рак желудка” – мама.

Угрюмый собиратель мертвых гнезд

80          Зовется “претерист”. Ночует нынче гость,

Где я дремал, канадской нянею укрытый,

И слушал шум внизу и возносил молитвы