Бледное пламя

Мое сокровище – так тягостна, хмура,

А все – сокровище. Мы помним вечера

Едва ль не мирные: маджонг или твоих

360        Мехов примерка – и почти красива в них.

Ей улыбалось зеркало в ответ,

Любезной тень была и милосердным свет.

Я делал с ней латынь иль в спальне, что стеной,

Разлучена с моей светящейся норой,

Она читала. Ты – в своей гостиной,

В двойной дали, в троюродной. Ваш чинный

Мне слышен разговор: “Мам, что за штука

Весталии?” “Как-как?”

                                              “Вес талии”. Ни звука.

Потом твой сдержанный ответ и снова:

370        “Мам, а предвечный?” – ну, к нему-то ты готова.

Ты добавляешь: “Мандаринку съешь?”

“Нет. Да. А преисподняя?” И в брешь

Твоей пугливости врываюсь я, как зверь

Ответ вульгарный рявкая сквозь дверь.

Не важно, что она читала, – некий всхлип

Поэзии новейшей, – этот тип,

Их лектор, называл его “трудом

Чаруйно-трепетным”, – о чем толкует он,

Никто не спрашивал. По комнатам своим

380        Тогда разъятые, теперь мы состоим

Как будто в триптихе или в трехактной драме,

Где явленное раз, живет уже веками.

Но мнится, что томил ее мечтаний дым.

В те дни я кончил книгу. Дженни Дин,

Моя типистка, предложила ей

Свести знакомство с Питом (братом Джейн):

Ее жених ссудил автомобиль,

Чтоб всех свезти в гавайский бар, за двадцать миль.

Он к ним подсел в Нью-Вае, в половине

390        Девятого. Дорога слепла в стыни.

Уж бар они нашли, внезапно Питер Дин,

Себя ударив в лоб, вскричал, что он, кретин,

Забыл о встрече с другом: друг в тюрьму

Посажен будет, если он ему...

Et cetera. Участия полна,

Она кивала, сгинул он, она

Еще с друзьями у фанерных кружев

Помедлила (неон рябил по лужам)

И молвила с улыбкой: “Третий лишний.

400        Поеду я домой”. Друзья прошли с ней

К автобусу. Но в довершенье бед

Она пустилась не домой, а в Лоханхед.

Ты справилась с запястьем: “Восемь тридцать.

Включу”. (Тут время начало двоиться.)

На донце колбы жизнь пугливо занялась,

Плеснула музыка.

                                             Он на нее взглянул лишь раз,

Второй же взгляд чуть не покончил с Джейн.

Злодейская рука гнет из Флориды в Мэн

Кривые стрелы эолийских войн. Вот-вот,

410        Сказала ты, квартет зануд начнет

(Два автора, два критика) решать

Судьбу поэзии в канале № 5.

Там нимфа в пируэте, свой весенний

Обряд свершив, она клонит колени

Пред деревянным алтарем, где в ряд

Предметы культа туалетного торчат.

Я к гранкам поднялся наверх и слышал,

Как ветер вертит камушки на крыше.

“Зри, пляшет вор слепой, поет хромая голь”, –

420        Здесь пошлый тон его эпохи злой

Так явственен. И вот твой зов веселый,

Мой пересмешник, долетел из холла.

Поспел я вовремя, чтоб удоволить жажду

Непрочных почестей и выпить чаю: дважды

Я назван был – за Фростом, как всегда

(Один, но скользкий шаг).

                                                         “Но вы не против, да?

Ведь если денег не получит он

К полуночи... Я б рейсом на Экстон...”

Засим – туристский фильм, – нас диктор вел туда,

430        Где в мартовской ночи, в тумане, как звезда

Двойная, зрели фары, близясь

К морской – к зеленой, синей, смуглой ризе, –

Мы здесь гостили в тридцать третьем, ровно

За девять лун до рождества ее. Те волны,

Теперь седые сплошь, уже не вспомнят нас, –

Как долго мы бродили в первый раз,

Тот свет безжалостный, ту стайку парусов -

Два красных, белые и синий, как суров

Его был с морем спор, – того мужчину

440        В обвислом блайзере, что сыпал нестерпимо

Горластым чайкам крошки, сизаря,

Меж них бродившего вразвалку. Ты в дверях

Застыла. “Телефон?” О нет, ни звука.

И снова ты к программке тянешь руку.

Еще огни в тумане. Смысла нет

Тереть стекло: лишь отражают свет

Заборы да столбы, столбы на всем пути.

“А может, ей не стоило идти?”

“Да что за невидаль – заглазное свиданье!

450        Ну что, попробуем премьеру “Покаянья”?”

И безмятежные, смотрели мы с тобой

Известный фильм. Прекрасный и пустой

И всем знакомый лик, качаясь, плыл на нас.

Приотворенность уст и влажность глаз,

Перл красоты на щечке – галлицизм

Не очень ясный мне, – все расплывалось в призме

Общинной похоти.

                                             “Я здесь сойду.” “Постойте,

Ведь это ж Лоханхед.” “Мне все равно, откройте”.

В стекле качнулись призраки древес.

460        Автобус встал. Захлопнулся. Исчез.

Гроза над джунглями. “Нет, Господи, не надо!”

У нас в гостях Пат Пинк (треп против термояда).

Одиннадцать. “Ну, дальше чепуха”, –

Сказала ты. И началась, лиха,

Игра в студийную рулетку. Меркли лица.

Сносило головы рекламным небылицам.

Косило пеньем скрюченные рты.

Какой-то хлюст прицелился, но ты

Была ловчей. Веселый негр трубу

470        Воздел. Щелчок. Ты правила судьбу

И даровала жизнь. “Да выключи!” “Сейчас.”

Мы видели: порвалась жизни связь,

Крупица света съежилась во мраке

И умерла.

                       С встревоженной собакой,

Согбенный и седой, из хижины прибрежной