— Значит, расстаемся? — спросил хозяин, пока они медлили перед дверью. — Надо расставаться?
— Да, конечно, — с легкостью ответила Эмилия и прибавила почти целиком по-итальянски, выучилась. — Но я никогда не забуду.
Флоренция ранним утром предстала совсем иным городом. Старинные стены плыли над каменными мостовыми, не смыкались, а распахивались, открывали свет в дымке и прозрачные облака над яркими черепичными крышами. Но длился ранний город очень недолго, показалось, что он пролетел мимо в несколько мгновений.
Эмилия озиралась и отмечала, что рано утром город великого Данте ее устраивает больше, не то, что палящим днем или в вечерней мгле. А спутник молчал и глядел на Эмилию слегка озадаченно, казалось, что его удивляет ее присутствие рядом, ведь она могла раствориться сразу при свете дня, но не сделала этого.
Под крышей быстро возникшего вокзала давешнее расписание поездов оказалось недействительным, поезд в семь тридцать ходил только по субботам и воскресеньям. По будним дням в Венецию можно было уехать только в восемь сорок. Даже билеты еще не продавались. Вот эти полтора часа, проведенные на вокзале, заставили Эмилию горько плакать в туннеле. Если бы поезд отошел в семь тридцать! Она вошла бы в вагон и с улыбкой помахала на прощанье, но лишний час, он и впрямь оказался слишком долгим, на него не хватило — чего?
Он был чересчур реальным этот флорентийский вокзал, по нему можно было ходить из конца в конец, молчать или говорить ненужные слова, отвечать на невозможные вопросы. С каждой минутой выяснялась их непоправимость, с каждой минутой уехать было труднее и невозможнее, но ведь приходилось!
— Если бы я могла, — говорила Эмилия сквозь ком в горле. — То я бы осталась.
— Разве невозможно быть здесь три дня? — спрашивал Паоло, держал ее за руку, смотрел в глаза и ждал ответа.
— Невозможно, — без уверенности отвечала Эмилия и спрашивала сама себя. — «Неужели невозможно?»
Опять они бродили по пустым ранним перронам, иногда присаживались на лавочки то в зале ожидания, то вообще около путей, то на мосту, под которым мчались автомобили, разговор обрывался, и был не нужен совершенно. Лучше было ходить по платформам туда и обратно, а с разговором получались одни недоразумения. Кто-то зачем-то куда-то хотел уехать — непонятно. Эмилия тоже не понимала, зачем ей ехать в Венецию, но знала, что надо, хотя и удивлялась — почему непременно надо? Вот и билет куплен, даже денег на него хватило. Очень удачно, только зачем и куда? Что там?
— Я сейчас отдам этот билет в кассу, — объяснял Паоло, с отвращением глядя на клочок бумаги. — Не надо уезжать, останься.
— Если бы я была одна, то я бы осталась, — повторяла Эмилия с трудом.
— Я всегда был один, а теперь хочу — с тобой, — вот что было сказано опять на мосту. — Останься совсем. Не три дня, совсем. Возьми в отеле паспорт и останься — разве невозможно?
— Невозможно, — говорила Эмилия раз за разом, теряя смысл слова, только помня звучание.
Она все явственнее понимала, что уехать действительно невозможно, но вглядывалась вглубь перрона с нетерпением — когда же придет поезд и закончится это невозможное.
Иначе она действительно бросит билет с моста, уйдет отсюда с легким сердцем и забудет обо всем на свете. Поезд пришел, долго тормозил у перрона, вдруг собралось много народу, пришлось выбирать удобную дверь, чтобы не садиться в толпе, и осталась одна минута.
— Невозможно? — спросили ее в последний раз.
— Я никогда не забуду, — зачем-то пообещала она, глядя глаза в глаза, встала на ступеньку вагона и посмотрела на перрон в последний раз. Там уже никого не было.
4.
«Ты права, дурочка!» — сказала я призрачной Эмилии, когда впереди забрезжили первые признаки дневного света, и поезд ощутимо набрал ход. — «Оставайся здесь. Я поеду в Венецию без тебя. Пора расставаться!»
Пейзажи провинции Эмилиа-Романья (Тоскана кончилась вместе с туннелем) замелькали в утреннем освещении такие же, как предыдущим днем у окна автобуса. Можно было расслабиться и вздремнуть, до области Венето оставался час времени, а всего оказалось около одиннадцати утра.
Не только в местечко Лидо ди Езоло, в отель «Челлини», но уже в Венецию должна вернуться одна Катя Малышева, без Эмилии, подумала я и закрыла глаза. Однако задремать получилось нескоро. В поезде шла обычная жизнь, четыре монахини в сером громко болтали с парнем криминального облика — надо думать, наставляли его на путь истинный, при том косились на мои голые коленки, может статься, тоже хотели наставить. Девушка напротив толковала всю дорогу в мобильный телефон, описывая собеседнику проезжаемую местность — так я поняла, а потом сморилась некрепким сном.
Пару раз в сонные грезы прорывалась оставленная Эмилия, но ей я говорила: «Потом, ладно?» Открыв глаза близ венецианской лагуны, далее зеленые плоские воды прочно утвердились в виду, я задала себе вопрос на засыпку, совершенно из иной оперы. Романс со слезой, увы, досмотрелся во сне и весь вышел по дороге.