Блокадные нарративы

Это знаменитая попытка получить сразу все удовольствия. То есть совместить свободу мысли с печатабельностью и по возможности преуспеянием. <…> Во всем этом много личного, полемически утверждающего себя, компенсаторного за прошлые неудачи, и потому героика взята на очень истерической ноте и на неудержимом самолюбовании, коллективном и личном. <…>

В «Ф<евральском> д<невнике» все заранее в первой инстанции замирено любовью к Родине и ненавистью к врагу, но в пределах этой границы располагается материал ужасного быта, дающий право на личную героическую интонацию <…> на личную, без которой с трудом обходятся в искусстве женщины, которым нужно воплощать себя лично, конкретно, физически; воплощать себя как объект эротического любования и самолюбования[453].

Так, в стихах Берггольц осени 1941 года экстатическое состояние счастья объясняется как возможностью соединения с возлюбленным, так и возможностью блокадной гибели:

…Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была <…>

Да, я солгу, да, я тебе скажу:

«Не знаю, что случилося со мной,
но так легко я по земле хожу,
как не ходила долго и давно.

И так мила мне вся земная твердь,

так песнь моя чиста и высока…
Не потому ль, что в город входит смерть,
а новая любовь недалека?..[454]

Наряду с такой экстатической самореализацией Берггольц предлагает любопытную модель Другого, к слиянию с которым стремится ее лирическое я. Блокадное ты Берргольц – категория постоянно меняющаяся, причем особенно это становится заметным, когда смена адресата происходит в рамках одного текста:

Я буду сегодня с тобой говорить,
Товарищ и друг ленинградец,
О свете, который над нами горит,
О нашей последней отраде.

Товарищ, нам горькие выпали дни,

Грозят небывалые беды,
Но мы не забыты тобой, не одни, —
И это уже победа…

<…>

Так некогда друга отправив в поход,

На подвиг тяжелый и славный,
Рыдая, глядела века напролет
Со стен городских Ярославна…

<…>

Спасибо. Спасибо, родная страна,

За помощь любовью и силой…[455]

Радиообращение к блокадным слушателям у Берггольц предполагает двойную адресацию: она обращается к своему товарищу по блокаде и ко всей стране, таким образом, риторически воссоздавая их нарушенную связь. При этом связь эта изображается как любовная, она метафорически уподобляется истории Ярославны и Игоря. Риторическое преодоление изоляции личности – вот острейшая задача, стоящая перед блокадной лирикой Берггольц. Мы видим постоянные попытки соединить я и ты, стремление к коллективному мы, что также не могло не быть психологически связано с травмой Большого террора, когда сама Берггольц подверглась аресту и пыткам и остро переживала ощущение социальной изоляции, утрату общности с советским мы, с коллективной идентичностью: