Роль этих представлений, то есть виртуальный компонент визуальности, в блокадном тексте Зальцмана следует отметить отдельно. Художник описывает эту мнимость видений как непосредственно зримую (вспомним упоминавшийся выше пример с тоскующей комнатой и снами) и в то же время постоянно сопровождает описание реконструируемых фактических событий остраняющими оборотами. Один лишь глагол «казаться» в различных формах встречается в воспоминаниях более 50 раз. Половина приходится на вводное слово «кажется», маркирующее неуверенность автора в точности данных. Важно, однако, что тот же глагол в предикативной функции имеет обратное значение – «представать в ином качестве», «обнаруживаться», «оказаться». В уже приводившемся примере («это поистине безумное непонимание мне
В то же время Зальцман активно пользуется формами прошедшего времени «казалось», «показалось» и «оказалось», подчеркивающими важный для воспоминаний момент рефлексии – «казалось одним, но на самом деле было (оказалось) другим». Использование этих и близких к ним по значению глагольных форм сугубо играет, на первый взгляд, чисто информативную роль, как, например, в отрывке о бомбардировке 8 сентября:
Я один возглавлял маскировку завода. Когда я подошел к нему по Обводному каналу,
Однако более внимательный взгляд на текст обнаруживает широкую зону амбивалентности, характерную для всего блокадного текста Зальцмана: результаты бомбардировки «оказались» и такими, и не такими, как «предполагает» «не вполне» понимающий происходящее автор, вынужденный подчеркивать фигуры предположения повторяющимися оборотами «может быть». Ощущение мнимости, кажимости, нереальности происходящего становится с течением времени доминирующим и заставляет воспринимать действительно ужасные события, реализация которых грозит полным крушением всего, лишь как возможные:
Иногда, оставляя Лотту в ее плетеной колыбели на санках перед окнами на несколько часов во дворе и только изредка поглядывая на нее, мы на секунду думали, что ее могут украсть и съесть, и
Особенно показательно это страшное отупение чувствительности в следующем отрывке, в котором центральный для жанра воспоминаний момент рефлексии выступает особенно ясно: