Блокадные нарративы

Мирные настроения и призрачные надежды в начале войны питались также тем обстоятельством, что первые бомбы разорвались на территории Ленинграда только перед самым началом блокады – 6 сентября 1941 года. Отсутствие бомбежек изумляло, порождало мифы: «По городу ходит малообоснованное и не разделяемое официально мнение, что немцы бомбить Ленинград не будут», – писал на третий день войны в дневнике ученый-оптик Дмитрий Лазарев[484]. «Ленинград долго не бомбили, и мы очень гордились этим», – вспоминает поэт Лев Друскин[485]. О ситуации в городе в августе 1941 года Г. А. Кулагин пишет: «На Ленинград, несмотря на частые тревоги, не упала ни одна бомба. Шептуны заговорили о том, что якобы “немцы жалеют Ленинград, хотят сохранить в целости его художественные и исторические памятники”»[486]. Римма Нератова воспроизводила в дневнике слова своей однокурсницы, дочери известного хирурга, произнесенные накануне окружения города: «“Папа говорит, что немцы Петербург бомбить не будут, а возьмут его неповрежденным!” Этому верили многие тогда и даже слегка злорадствовали, когда немцы стали бомбить Москву: “Знают, где враги засели, так им и надо. Нас не тронут, мы петербуржцы!”»[487] Впрочем, были и другие мнения об угрозе бомбовых ударов: «Бомбежка Ленинграда неминуема, и тот, кто распространяет мнение, что немцы не будут бомбить Ленинград, – злостный провокатор или глупый болтун…» – писал 11 августа историк, директор Архива АН СССР Георгий Князев[488].

Легенды продолжали создаваться, даже когда немецкие бомбы стали разрываться в Ленинграде. Дело в том, что среди обрушившихся на город более 100 тыс. бомб и свыше 150 тыс. снарядов были и неразорвавшиеся. Так, из рухнувших на Ленинград с начала блокады до конца 1941 года 3493 фугасных авиабомб неразорвавшихся было 648[489], или 18,5 % – то есть почти каждая пятая. Это способствовало возникновению оптимистических предположений: «Говорят, в больницу Эрисмана упала бомба, начиненная сахарным песком, – фиксирует 25 сентября Евгения Васютина. – А еще где-то из 12 бомб 9 оказались начиненными опилками. А внутри записка “поможем, чем можем”. Это от зарубежных братьев. Наверное, доля правды есть!»[490] Однако несколько дней спустя горожанка вынуждена признать: «А диковинная бомба весом больше тонны все еще лежит на территории больницы Эрисмана. Никакого сахарного песку в ней, конечно, нет, но она замедленного действия и ушла под землю на 4 метра…»[491] «Повторяется и не то факт, не то миф, что в неразорвавшихся снарядах иногда находят песок, стружки и т. д. и записку: “чем можем, тем – поможем”», – записал 8 октября учитель Александр Бардовский[492]. Бытование таких мифических представлений свидетельствовало о возрождении в своеобразной форме легенды о международной солидарности, о страстном желании ленинградцев верить в то, что кто-то помнит о них и стремится хотя бы чем-то помочь. Удивительно, но подобное объяснение того, что немецкие бомбы и снаряды не взрывались, сохранялось и позднее – во время войны и годы спустя по ее окончании, что свидетельствует о необычайной устойчивости мифологизированных представлений о немцах.

Поначалу в соответствии с пропагандистскими клише предвоенного времени большинство ленинградцев полагали, что война не продлится долго, а скоро и победоносно будет завершена Красной армией. Как вспоминает Татьяна Старостина, инструктор горкома ВЛКСМ, «все верили, что враг будет уничтожен на собственной территории и малой кровью»[493]. Многие горожане и, что более прискорбно, руководители города недооценили опасность стремительного продвижения немцев. Этим, в частности, объясняется решение об эвакуации десятков тысяч ленинградских детей на юг Ленинградской области, по сути навстречу наступающему врагу. Некоторые такие эшелоны попали под немецкие бомбы. Погибли и были ранены дети. Характерно, что в памяти некоторых ленинградцев, детьми переживших войну и блокаду, сохранилось мифологизированное представление, что тогда погибло огромное количество или даже «большинство» детей[494]. Следует отметить, что этот трагический эпизод, как и в целом непродуманная эвакуация, негативно повлияли на поведение ленинградских женщин, решивших не покидать город вместе с детьми накануне его окружения[495].

Лишь постепенно горожане преодолевали инерцию мирного времени и свои довоенные суждения об агрессоре. Пережившая блокаду филолог и историк Античности Ольга Фрейденберг на основе собственных записей военного времени свидетельствует: