Блокадные нарративы

Сперва у всех замечалось уверенное спокойствие. С воодушевлением читались военные сводки. <…> В июле, в связи с поражениями, подавленное настроение усилилось. Немец, захватив «прыжком» многие города Белоруссии, Украины и Бессарабии, быстро приближался к Ленинграду <…> Уныло было на улицах. Уже все знали, что наша армия терпит страшные потери. <…> Царил упадок духа. Немец подходил к самому городу… У всех было ожидание быстрой катастрофы… Казалось невозможным прожить еще 2–3 дня. Ждали немца к вечеру, к утру, к полдню[496].

Крайне противоречивый облик захватчиков возникал из рассказов горожан, занятых на строительстве оборонительных сооружений и красноармейцев: «Вернувшиеся с “окопных” работ усталые женщины и девушки с неподдельным ужасом рассказывали, как над их головами летали германские самолеты, бросали листовки с призывами сдаваться, прекратить работы, а военным – переходить на германскую сторону… В нескольких случаях… немцы “поливали” из пулеметов, летая очень низко… и иногда безжалостно бросали бомбы», – воспроизводит в дневнике эти описания августа 1941 года художник Иван Владимиров[497]. «Возвращавшиеся почти единогласно сообщали о жестокости гитлеровской армии, предающей уничтожению все на своем пути, о бессмысленных бомбежках, – вспоминает С. С. Кузнецов. – С ненавистью говорилось о бахвальстве и презрительном отношении немецких солдат к русским»[498]. «Другие же “окопщики” рассказывали, как <…> страшно перепуганных неожиданной встречей с врагами немцы встретили очень дружелюбно и даже предложили попить и поесть»[499]. Пронемецкие известия и настроения вызывали доверие у одних горожан, порождали глубокую неприязнь у других. О своей реакции на известия подобного рода А. А. Бардовский написал 24 августа: «Как элементарна еще психика нашего народа! Але кто-то рассказывал, что несколько женщин, рывших окопы, попали в плен к немцам. Те их там очень хорошо накормили, ласково обращались и пустили назад. На этом основании создаются слухи о “доброте” немцев»[500]. «В начале войны в очередях ходили слухи, что немцы, мол, добрые, кого-то захватили, <…> посмеялись, вкусно накормили и отпустили, – записала в дневнике 3 октября Валентина Кондратьева. – Но довольно скоро стали просачиваться слухи и о зверствах об изнасилованиях и убийствах мирных жителей на оккупированной территории Ленобласти»[501].

Находясь рядом с Ленинградом, враг предпринимал немалые пропагандистские усилия, забрасывая город листовками, пытаясь повлиять на морально-психологическое состояние фронтовиков и горожан. Последние нередко из-за отсутствия или нехватки полноценной официальной информации о ситуации на фронте, на подступах к Ленинграду, чаще из любопытства, нежели из враждебно-оппозиционных, предательских установок, хотели ознакомиться с немецкой пропагандистской продукцией. В сентябре 1941 года прогерманские настроения находили свое выражение в разговорах о том, что немцы «освободят от большевизма», «наведут порядок» и т. п. Информация партийных органов свидетельствовала о росте интереса к фашизму и Гитлеру («Гитлер несет правду», «С приходом Гитлера хуже не будет»)[502]. Враг продолжал наращивать пропагандистские усилия и после окружения города: «Где-то около Ботанического сада немцы сбрасывали листовки – предлагали сдать город, который все равно будет взят. Эти листовки – новая тема для разговоров в очередях», – записывает в дневнике 17 сентября сотрудник Эрмитажа Мария Коноплева[503]. «Сегодня Вася читал очередную немецкую листовку, – фиксирует 22 сентября в дневнике художник и театральный деятель Любовь Шапорина. – “Мир угнетенному народу”. А дальше: “Мы ведем войну с комиссарами и евреями, сдавайтесь, а не то вы все погибнете под развалинами своих домов. Вы в железном кольце”»[504]. Представления немцев о советских людях, их мировоззрении, настроениях не соответствовали реальности. Среди ленинградцев действительно были те, кто занимал пораженческие позиции, однако они составляли явное меньшинство. Кроме того, в соответствии со своими расовыми представлениями, немцы были откровенно невысокого мнения о культуре и цивилизованности русских. Поэтому пропагандистские усилия захватчиков лишь озадачивали советских людей, вызывали разочарование даже у бесспорных сторонников немцев.