Блондинка

Он боялся, что с ней может что-то случиться, с ней и с ребенком. Мысль об этом была просто невыносима.

Как она расцвела! Как женщина с полотна Ренуара, на пике молодости и красоты. Но на самом деле она совсем не такая крепкая: легко цепляет простуду, респираторные заболевания, часто страдает сильной мигренью и расстройством желудка. Нервы!

– Но только не здесь, Папочка. Здесь мне очень нравится.

– Да, дорогая. И мне тоже.

Он любовался ею, поставив локти на стол. На сцене каждое из ее неловких, но грациозных движений было бы наполнено смыслом. Вне сцены такие жесты подлежали забвению, ибо рядом не было аудитории.

Интересно, надолго ли Норма способна отказаться от актерской игры? Она отвергла голливудские фильмы, но у нее оставалась сцена, имелись все данные прирожденной театральной актрисы, возможно, даже гениальной актрисы. («Не заставляй меня возвращаться, Папочка, – умоляла она, обнаженная, и прижималась к нему в постели. – Не хочу снова становиться ею».)

Драматурга уже давно интересовала странная, изменчивая, как ртуть, личность Актера. Что есть по сути своей «актерская игра» и почему мы по-особенному реагируем на «отличную актерскую игру»? Нам известно, что актер всего лишь «играет роль», и в то же время мы как будто хотим об этом забыть. И забываем, когда актер по-настоящему талантлив. Тайна, загадка. Как можно забыть, что актер «играет роль»? «Играет» ли актер от имени зрителя? Может, подтекст «игры» актера – это наше подсознательное (и отрицаемое) стремление «играть роль»? Среди множества книг, привезенных Нормой из Калифорнии, он обнаружил «Настольную книгу и жизнь актера» (о ней Драматург никогда не слышал). На каждой странице этого любопытного сборника анонимных эпиграмм и афоризмов были пометки, сделанные рукой его жены. По всей очевидности, эта книга была для Нормы чем-то вроде библии! Страницы истрепанные, забрызганные водой, некоторые выпадают. Книга издана в 1948 году неизвестным лос-анджелесским издательством. Подарок некоего Касса. Имелась и дарственная надпись – Норме, Очаровательному Близнецу, с Вечной Звездной Любовью. На титульном листе рукой Нормы был выведен афоризм, чернила сильно поблекли:

Актер счастливее всего, когда находится на своем священном месте: на сцене.

Неужели это действительно так? Для Нормы? Горькое открытие для любовника. А для мужа – тем более.

«Но истина актера – это истина быстротечного момента. Истина любого актера – это „диалог“».

Драматург был почти уверен, что это действительно так.

Норма закончила срезать цветы и направилась к дому. Интересно, подумал он, поднимет ли она голову, взглянет ли наверх? Увидит ли, что Драматург за ней наблюдает? У него была доля секунды, чтобы отпрянуть от окна. Но он не успел. Да, так и есть, она подняла голову и помахала ему рукой. Он помахал ей в ответ и улыбнулся:

– Любимая.

Странно, но именно в этот момент ему вспомнилось высказывание Т. С. Элиота: Нет ничего драматичнее привидения.

«Но в нашей жизни нет никаких привидений».

После Англии Драматург начал задумываться о будущем Нормы. Да, она отказалась от актерского ремесла, но надолго ли ее хватит? Как долго сможет она не играть? Что за участь – домашняя хозяйка, чуть позже – мать, и никакой карьеры? Она слишком талантлива. И не сможет довольствоваться одной лишь личной жизнью, он знал это наверняка. И в то же время вынужден был признать: ей нельзя возвращаться к «Мэрилин Монро». Потому что однажды «Мэрилин» ее убьет.

Несмотря на это, он писал сценарий. Специально для нее.

К тому же им нужны будут деньги. Не сейчас, но уже скоро.

Он спустился, чтобы помочь ей на кухне. Норма стояла с букетом в руках, тяжело дыша. Лицо ее блестело от пота. Она принесла светло-голубые гортензии и несколько черенков плетистых красных роз с темными пятнами грибка на листьях.

– Ты только посмотри, Папочка! Какая красота!

В гости едут его друзья с Манхэттена. Сначала будут напитки на террасе, потом ужин в гостинице «Китобой». Застенчивая и обходительная жена Драматурга намеревалась расставить вазы с цветами по всему дому, в том числе в спальнях для гостей.

– Цветы дают людям понять, что им здесь рады. Что они – желанные гости.

Драматург наполнял вазы водой, а Норма расставляла цветы, но что-то у нее не ладилось. Гортензии выпадали из ваз.

– Любимая, ты слишком коротко обрезала стебли. Видишь?

В этих словах не было упрека или критики, однако Норма тут же скисла. Веселое ее настроение улетучилось.

– О, я что… То есть?

– Не волнуйся. Сейчас все исправим. Невелика беда.

Черт! Зря он сказал это слово, «беда». Еще сильнее расстроил жену. Она отшатнулась, как ребенок, которому влепили пощечину.

Драматург расставил гортензии по неглубоким вазам, но сами цветки все равно чуть ли не плавали в воде. (Пик цветения уже прошел. Больше дня этим гортензиям не продержаться. Но Норма, похоже, этого не заметила.) Затем он обвил гортензии плетистыми красными розами, неумело срезанными, с оборванными листьями.