Блондинка

– Смотри, милая, как красиво у нас получается. По-японски.

Норма наблюдала за его ловкими движениями, отступив на несколько ярдов. Молча. Стояла и поглаживала живот, закусив нижнюю губу. Тяжело дышала и, похоже, не слышала слов мужа. Наконец с сомнением спросила:

– А ничего, что все вот так? Что стебли обрезаны так коротко? Над нами не б-будут смеяться?

Драматург обернулся:

– Смеяться? С какой стати?

Лицо у него было скептическое. Смеяться надо мной?

10

Он искал ее на кухне, в нише, где она иногда пряталась.

Если не в кухне, то в гараже.

Если не в гараже, то на верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал.

(Сырость, зловоние! Нашла где прятаться! Хотя Норма не признавалась, что прячется.)

– Любимая, ты разве не посидишь с нами? На террасе? Почему ты осталась здесь?

– О Папочка, сейчас иду! Я просто…

Поздоровалась с гостями и тотчас же умчалась прочь, как дикая кошка. Оставила его с друзьями. Что это, разновидность сценического испуга?

Но он не стал ворчать: Норма, не давай им повода обсуждать нас.

То есть обсуждать тебя.

Нет, он вел себя, как и подобает любящему мужу, – был добр, мягок, сочувственно улыбался. Старался обратить знаменитую стеснительность Мэрилин Монро в милую семейную шутку. Нашел жену в кухонной нише, где она самозабвенно разглаживала бумажные пакеты для продуктов. Гости тем временем осматривали дом, потом вышли на террасу. Чтобы успокоить жену, Драматург поцеловал ее в лоб. Когда она потела, от головы исходил легкий химический запах, хотя она уже несколько месяцев не обесцвечивала волосы.

Он говорил с ней очень ласково. Без критики. Видел строки этого диалога, как будто сам их написал.

– Любимая, ничего особенного, просто гости. Ты, похоже, очень нервничаешь. Ты ведь уже знакома с Руди и Джин, сама говорила, что они тебе нравятся…

– Но я им не нравлюсь, Папочка. И потом, они приехали к тебе.

– Не говори глупостей, Норма. Они приехали к нам обоим.

(Нет, не так. В голосе не должно быть скептицизма. Нужно говорить с этой девочкой-женщиной так же, как он некогда говорил со своими маленькими детьми. Дети у него были ранимые, обожали папочку и в то же время побаивались его.)

– О, они не виноваты! Они не виноваты. Они же твои друзья.

– Ну да, конечно, я знаю их гораздо дольше, чем ты, фактически вот уже полжизни. Но…

Она рассмеялась, помотала головой и подняла руки, выставив ладони вперед. Жест умоляющий и бессильный.

– О, но… Зачем им со мной общаться? Они такие умные, он писатель, она редактор. Зачем им я?

– Дорогая, так ты идешь или нет? Нас ждут.

Она снова помотала головой, снова засмеялась. Смотрела на него искоса. Ну в точности перепуганная кошка, боится без всякой на то причины. Кошка, готовая удрать и еще – опасная. Однако Драматург, отвергнув ее абсурдные подозрения, начал просить снова, тихонько и нежно поглаживая пальцем ей по лбу, пригнувшись, чтобы поймать ее взгляд. Порой это срабатывало, как гипноз.

– Дорогая, так ты идешь со мной, да? Ты выглядишь так чудесно, ты у меня просто красавица.

Она действительно была красавицей, но боялась собственной красоты. Похоже, возмущалась, что красоту могут спутать с «ней самой». И в то же время он не знал ни одной женщины, столь трепетно относившейся к своему внешнему виду, когда предстояла встреча с незнакомцами.

Норма слушала его, взвешивала все «за» и «против». Потом повела плечами, усмехнулась, потерлась липким лбом о подбородок Драматурга. Достала из холодильника огромное тяжелое блюдо со свежими овощами, выложенными в геометрический рисунок, по цвету, и приготовленным ею сметанным соусом. Блюдо получилось очень красивое, и Драматург не преминул ее похвалить. Сам он взял поднос с напитками. Все снова стало хорошо! Все будет хорошо. Как во время съемок «Автобусной остановки», когда она запаниковала, замерла, сдала назад, а через некоторое время вернулась, и это была уже совсем другая Шери. Живая, огненная, куда более естественная и убедительная, чем прежде.

Друзья, Руди и Джин, любовались океаном с террасы. Обернулись, заслышав шаги. К ним приближалась красивая пара: Драматург и Блондинка-Актриса. Женщина хотела, чтобы ее называли «Нормой». Она была ослепительно хороша собой (позже Руди и Джин клялись: глядя на нее, невозможно было избежать этого клише). Свежий, сливочный цвет лица, полупрозрачная кожа, какая бывает только на раннем сроке беременности; волосы светло-каштановые, с золотистым отливом, пышные и вьющиеся. На ней было летнее платье с огромными оранжевыми маками на бедрах и с глубоким вырезом, открывающим налитую грудь. На ногах белые лодочки на шпильках, с открытым носом. Блондинка-Актриса улыбалась гостям, слегка щурясь, словно ослепленная прожектором. Вдруг она споткнулась на единственной, но довольно высокой ступеньке у порога. Огромное блюдо выскользнуло у нее из рук и грохнулось на пол. По террасе разлетелись овощи вперемешку с белым соусом и осколками керамического кувшинчика.

11