Блондинка

Кое-кто считает, что как Снайпер я чрезмерно осторожен. Но лично я думаю так: когда имеешь дело с мишенью, второго шанса у тебя может не быть.

Наша домашняя птица, цыплята & цесарки, а в поле – молочные ягнята всегда были мишенью для мясоедов. Другими опасными хищниками были койоты & бродячие собаки (чуть реже – пумы), но хуже всех были именно мясоеды – их было много & нападали они молниеносно. Красивые, однако, птицы, ничего не скажешь. Ястребы-краснохвосты, ястребы-тетеревятники, беркуты. Парили в воздухе, а потом падали вниз, на добычу, словно ружейная пуля. Хватали маленьких тварей острыми когтями & живьем уносили в небо, а те пищали & бились у них в когтях.

На других нападали во время сна или кормежки. Блеяли овцы. Я сам видел трупы на траве. Глаза выклеваны, внутренности раскиданы по земле, будто блестящие скользкие ленты. Иди на мушиный рой, не ошибешься.

Стрелять! Стрелять этих гадов! Папа отдавал команду & в нужный момент мы оба стреляли, одновременно.

Все знакомые хвалили меня за стрельбу. Неплохо для такого возраста. Стали называть меня Снайпером, а иногда – Солдатиком.

Беркут и калифорнийский кондор почти перевелись, но в детстве мы их немало настреляли, а потом вывешивали тушки в качестве предупреждения! Будете знать! Теперь вы ничто, мясо да перья! Однако смотреть на этих сильных птиц в полете было приятно, ничего не скажешь. Сбить беркута, говорил Папа, непростая задача для мужчины. Сбить & увидеть вблизи его золотистые перья на шее. (До сих пор ношу с собой в память о детстве золотистое шестидюймовое перо, на груди, рядом с сердцем.) Кондор – еще более крупная птица, перья на крыльях черные. (Как-то раз мы измерили одного, здоровенный, десять футов в размахе.) Под крыльями перья белые, как вторая пара крыльев.

А как кричат эти огромные птицы! Описывают в воздухе широкие круги, то в одну сторону, то в другую. Странное дело: стоит им приступить к еде, как целая стая сородичей слетается неведомо откуда.

Из всех мясоедов я, мальчишка, больше всего настрелял ястребов-тетеревятников. Их было особенно много & когда в наших местах численность их уменьшилась, я начал ходить на поиски этих птиц, заходил все дальше и дальше от дома, описывал все более широкие круги. По пересеченной местности ездил верхом. Позже вырос, получил права (бензин был подешевле, чем сейчас) & стал ездить на машине.

Ястреб-тетеревятник весь серый, с голубоватым отливом, перья легкие, воздушные. Кружа в небе, он то исчезает, то появляется снова, то опять исчезает неведомо куда. Я, конечно, волновался: ведь мишень время от времени скрывалась из виду; стрелял инстинктивно. Иногда, конечно, мазал (признаю), но по большей части пуля моя все же сбивала с неба птицу-невидимку, словно я дергал ее за невидимую ниточку, имел над ястребом власть, о которой он даже не подозревал. Мог сдернуть его на землю в один момент.

Вот птица на земле, красивые перья в крови, глаза открыты & смотрят в пустоту. Как будто никогда живой не была.

Понял теперь, мясоед? – спокойно говорю я.

Теперь ты, мясоед, знаешь, кто имеет над тобой настоящую власть. Хотя не умеет летать, как летаешь ты. – Но я никогда не злорадствовал, а иногда мне даже было грустно.

Почему Снайперу грустно, когда красивая добыча лежит в крови у его ног? Об этом не писал ни один поэт & никогда не напишет, наверное.

В те годы я жил на ферме, однако мог долгими днями колесить по округе & часто спал в пикапе. Необъяснимое желание порой заводило меня далеко на юг, до самых гор Сан-Бернардино, или же в безлюдные невадские пустоши. Я был солдатом в поисках своей армии. Я был снайпером в поисках своего призвания. В зеркале заднего вида клубилась белесая пыль, а впереди, где-то вдалеке, маячили расплывчатые миражи, манили & дразнили меня. Твой удел! Каков же твой удел?

На пассажирском сиденье всегда лежала винтовка, иногда две винтовки & дробовик-двустволка, заряженные и готовые к делу. Иногда я мчался по безлюдной пустыне с мальчишеской бравадой, положив винтовку на руль, словно при необходимости стану стрелять прямо через ветровое стекло. (Нет, конечно, я бы никогда этого не сделал, я же себе не враг!) Часто я пропадал целыми днями и неделями, а позже, когда Папа умер, а дядя совсем состарился & расхворался, некому стало за мной присматривать. Теперь я стрелял не только мясоедов, но также других птиц, в основном ворон, потому что уж больно много ворон на свете, а также дичь – гусей, фазанов & калифорнийских куропаток. Тут в дело шел дробовик; а когда подбитая птица падала в траву, я не обременял себя поисками.

Я мог подстрелить кролика, оленя или другую дичь, но не как охотник. Ведь Снайпер не охотник. Я подносил к глазам бинокль, обозревал предгорья и пустыню в надежде увидеть движение & жизнь.