Президентский Сводник понял: дело зашло слишком далеко. Обратной дороги нет. Такое бывало не раз. Ему оставалось лишь удрученно качать головой и бормотать, что если уж Президент решил связаться с Монро, то желательно запастись презервативами. Поскольку эта женщина, по слухам, заразилась особо опасной венерической болезнью, когда летала в Вашингтон выручать своего мужа-еврея, вызванного на допрос в КРАД. Для этого ей пришлось переспать с Маккарти, все об этом знают, это было во всех таблоидах…
Сам Президентский Сводник был довольно привлекательным и моложавым мужчиной среднего возраста, с седеющими висками, пухлыми щеками и умными глазами, в которых читалось отвращение к самому себе. Лицом он походил на кота, укравшего сметану. На банкете Тримальчио он исполнял бы роль бога-гуляки Бахуса с венком из виноградных листьев на голове, с дурацкой ухмылкой скакал бы среди пьяных гостей, хотя в глубине души знал, что становится слишком стар для этой роли. Лет через десять глаза у него нальются кровью, как у заядлого пьяницы, а в руках появится дрожь, как при болезни Паркинсона, но это время еще не настало.
О, у любимого Сводника Президента была своя гордость! Он не опустится до лжи, даже из страха перед президентской женой.
– Встречались ли с этой Мэрилин Монро, шеф? Насколько мне известно, нет.
В этот момент, словно по подсказке, Мэрилин Монро нервно взглянула в их сторону. Неуверенно, как маленькая девочка, еще не разобравшаяся толком, нравится ей это или нет, улыбнулась. Ангельское лицо! Вконец сраженный, Президент шепнул на ухо Своднику:
– Договорись с ней, я же сказал. Пронто!
Пронто! На условном языке Белого дома это означало «в течение часа».
Принц и Нищенка
Он сказал, что знает, каково это – быть бедным! Быть без гроша, жить в страхе перед будущим – нет, не в этой жизни, конечно, ведь его семья, как всем известно, очень богата. Это знание в крови, от ирландских предков, горемык под гнетом английских завоевателей. Они относились к нам как к скоту, сказал он. Морили голодом. Голос его дрожал. Я крепко обняла его. Вот он, драгоценный момент. Он прошептал: прекрасная Мэрилин! Мы с тобой – родственные души.
Кожа у него была веснушчатой, грубой и горячей, словно обожженная солнцем. А у меня кожа такая гладкая, тонкая и белая, словно яичная скорлупа. Там, где мужчина сжимает ее в порыве страсти, всегда остаются синяки.
Эти синяки носишь с гордостью, словно это не синяки, а смятые лепестки роз.
Он говорил, что знает, каково это – быть одиноким. Семья была большая, но в ней всегда цвело одиночество. При мысли о том, что он меня понимает, я начинала плакать.
– Да, но она не умеет раскрыть свое сердце, как ты, Мэрилин. Ей не хватает твоего веселья и тепла, дорогая Мэрилин.
Как быстро мы влюбились!
Иногда так бывает. Хотя об этом не говорят.
Я сказала, что он может называть меня Нормой Джин.
Он сказал:
– Но для меня ты МЭРИЛИН.
Я спросила:
– О, так вы знаете МЭРИЛИН?
Он ответил:
– Давным-давно мечтал познакомиться с МЭРИЛИН.
Мы обнимались на полу в душевой, на пляжных полотенцах и махровых халатах, вдыхая сырой воздух с примесью хлорки. Смеялись, как непослушные дети. Он принес с собой бутылку шотландского виски. А вечеринка тем временем продолжалась, все высыпали из красивого застекленного дома на террасу, к бассейну. Я была так счастлива! А всего час назад мне было так грустно! Я жалела, что приняла это приглашение на уик-энд, что не осталась дома. В доме, который так люблю, моем первом собственном доме в мексиканском стиле на Хелена-драйв.
Зато теперь я счастлива и хихикаю, как девчонка.