Она наблюдалась у психиатра. Она ездила к психоаналитику. Она консультировалась у «специалиста по психическому здоровью» в Западном Голливуде. Дважды в неделю бывала у физиотерапевта. Снова начала заниматься йогой. Ночи порой выдавались мучительно долгие, и она знала, что не может позволить себе принять достаточно хлоралгидрата, чтобы поспать не пару часов, а подольше. Тогда она звонила своему массажисту, жившему на Венис-Бич. Она воображала, что он был одним из серферов, спасших однажды Норму Джин, когда она тонула в океане. Гигант, культурист. Но сама нежность.
Как и Уайти, Нико обожал Блондинку-Актрису, но в его обожании не было ни капли вожделения; он относился к ее телу как к материалу, некоему подобию глины, мял его, месил, растирал и получал за это деньги.
– Знаешь, Нико, чего бы мне хотелось? Чтобы я могла оставить тебе свое тело и улететь – даже не знаю куда. Куда-нибудь, где стала бы
Вернувшись из Палм-Спрингс в Брентвуд, в свою асьенду на Пятой Хелена-драйв (странное название для улицы! она спрашивала у риелторши, что оно означает, но та не знала), она поставила розу из фольги в хрустальную вазочку, а вазочку водрузила на белый «Стейнвей», где цветок поблескивал даже в полутьме. Роза. От него! Цветок из фольги – не живая роза, он никогда не увянет. Никогда не умрет. Останется навсегда, в память о великом человеке и его любви.
Серебряная роза из фольги привлекала ее к пианино. Она садилась за клавиши в погруженном в тишину доме. Солнце палит безжалостно, окна закрыты ставнями. Медленно и неуверенно она брала аккорды. Так играет человек после долгого перерыва, знающий, что его скромные навыки почти полностью атрофировались. Она никогда не играла «Für Elise» и никогда не сможет сыграть. Еще больше пугала ее тактильная память в кончиках пальцев. Тут же включались болезненные воспоминания о давнем прошлом.
Интересно, если бы она тогда лучше играла на пианино для мистера Пирса, лучше пела для бедной Джесс Флинн – может, ее детство сложилось бы совсем по-другому? Может, Глэдис Мортенсен сошла с ума в том числе и потому, что у дочери не было никаких талантов? Может, в душе у Глэдис лопнула какая-то струна?
И все же Глэдис, похоже, ее не винила.
Настрой у нее, однако, был оптимистичный. В этом доме, своем первом доме, она снова начнет играть на пианино. Скоро станет брать уроки. Как только жизнь придет в порядок.
Она ждала, когда ее призовет Принц. Почему бы и нет?