Блумсберийская красавица

Наканун свадьбы Долли совсмъ меня замучилъ. То онъ боялся, что не принесутъ вовремя подарковъ, купленныхъ для невсты, то приходилъ въ отчаяніе, что свадебные панталоны не поспютъ къ сроку.

— Господи! какое ужасное положеніе! тихонько восклицалъ онъ, ходя въ волненіи по комнатамъ.

Онъ не далъ мн ни на минуту сомкнуть глазъ, опасаясь проспать и опоздать въ церковь, и цлую ночь только дремалъ и пронзительно вскрикивалъ.

Красавица была безподобна въ подвнечномъ убор. Это было какое-то атласное божество: бла какъ заново выбленный потолокъ, чиста, какъ сама невинность! Казалось, даже легкое прикосновеніе только что вымытаго пальца запятнитъ ея изящныя, волнующіяся одежды!

Женихъ былъ до того растерянъ, что старый де-Кадъ спросилъ меня, не пьянъ ли онъ.

Шесть подругъ невсты дали волю своимъ чувствамъ и совершенно попортили себ завязки у шляпокъ; съ мистриссъ де-Кадъ едва не сдлался припадокъ.

Возвращеніе домой и завтракъ были торжественны, старый де-Кадъ заботился (подъ внушеніемъ гордости, вполн извинительной), чтобы свадьба произвела впечатлніе во всемъ приход. Каждый дожъ на площади и на улицахъ знали, что дочь дантиста выходитъ замужъ за очень богатаго джентльмена. Это было недурно разсчитано на тотъ случай, чтобъ сосди знали, куда нужно будетъ нести деньги, если у нихъ заболятъ зубы, или нужно будетъ вставить новые.

Неудивительно, поэтому, что когда шесть экипажей подъхали къ дверямъ, — каждое окно на площади было раскрыто, и наше возвращеніе привтствовали въ этихъ окнахъ головы всякой величины и всякаго возраста.

Украшеніемъ завтрака была, безъ сомннія, рчь доктора Ле-Дерта. Лучшаго проявленія ораторскихъ способностей я никогда не слыхалъ, даже въ нашемъ клуб. Женщины до того растрогались, что желе было разбито на куски отъ рыданія тхъ особъ, которыя его брали. Въ то время, какъ онъ говорилъ о будущемъ счастіи — господствовала тишина, такая тишина, что когда я украдкой разбилъ ложечкой яйцо, то звукъ раздался какъ громовой ударъ! вс съ ужасомъ на меня оглянулись; утшенія любящимъ родителямъ, которыя онъ представлялъ, вызвали громкіе вопли, и потоки слезъ быстро полились со всхъ сторонъ.

Наконецъ, наступила та страшная минута, когда безумно любящее сердце матери должно было облиться кровью, — и когда долженъ былъ пострадать карманъ обожаемаго отца, если отецъ обладаетъ какой-нибудь долею душевнаго величія. Забывая о новомъ чепц, мамаша скрываетъ свое лицо въ шляпк чада и цалуетъ милыя щечки, теперь принадлежащія другому, — щечки, которыми она такъ страстно любовалась. Тутъ же невдалек стоитъ и папаша, ожидая когда эти милыя щечки освободятся, чтобъ и самому напечатлть сердечный поцалуй на ихъ атласистой поверхности. Взгляните, въ его рук свертокъ, и когда любимое дитя поворачиваетъ личико къ милому папа, онъ кладетъ скрытое сокровище въ ея ожидающую ручку. «Спрячь въ карманъ», шепчетъ онъ и отвертывается въ другую сторону.

Когда Анастасія взглянула въ таинственный свертокъ, она была непріятно поражена, увидвъ, что чека была только въ пять фунтовъ.

Мы смотрли, какъ новобрачные благополучно ухали; джентльмены смотрли имъ вслдъ, стоя въ дверяхъ и помахивая салфетками, — дамы, красиво сгруппировавшись на балкон, неистово посылали руками поцалуи. Мистриссъ Икль въ дорожномъ наряд была восхитительна; а мистеръ Икль произвелъ на всхъ впечатлніе своимъ шотландскимъ костюмомъ. Уличный кэбъ, нагруженный снаружи и свнутри багажемъ, слдовалъ за новобрачными. Разумется, для счастія, вслдъ на новобрачными, брошенъ былъ старый башмакъ, который, попавъ на огромную, какъ барабанъ, коробку, имлъ честь сопровождать счастливую чету до самой станціи желзной дороги.

Я потомъ узналъ, что по пути чрезъ городъ новобрачные не дозволили себ отвести душу въ разговорныхъ изліяніяхъ. Они были совершенно поглощены созерцаніемъ своего счастія и другъ друга. Они сидли рука-объ-руку, не сводя одинъ съ другаго восторженныхъ взоровъ, — разв только для того, чтобъ мигнуть.

Когда Долли испускалъ слабое стенаніе, Анастасія отвчала ему сдержаннымъ вздохомъ; она знала, что это стенаніе значитъ «я тебя обожаю», а онъ переводилъ ея вздохъ словами: «о, радость моя!»

Только когда экипажъ достигъ Чипсайда, шумъ и суматоха грубой черни заставили влюбленныхъ очнуться отъ небесныхъ восторговъ и напомнили имъ, что они все-таки смертные. Безпрестанныя остановки и постоянные толчеи низвели ихъ съ вершины блаженства на землю.

Бгая по платформ вокзала, мистеръ Икль уже не былъ прежнимъ застнчивымъ Долли, но гордымъ, повелительнымъ, крикливымъ джентльменомъ, который распоряжался носильщиками, точно будто бы они были у него на жаловань, и вызывающимъ взоромъ смотрлъ на каждаго встрчнаго. «Куда вы положили ящики моей жены?» кричалъ онъ, «смотрите! Эй! осторожне съ картонками моей жены!» гремлъ онъ. «Уложенъ багажъ моей жены?» гнвно спрашивалъ онъ.

Онъ ршился дать знать всмъ и каждому, что онъ женатъ, и совершенно усплъ въ этомъ; едва они сли въ экипажъ, какъ носильщикъ, просунувъ голову въ окно, заявилъ ему, что «желалъ бы выпить за здоровье новобрачной, ваша милость».