Блумсберийская красавица

— Какъ вы можете, Бобъ, быть до такой степени неприличны, что говорите, въ присутствіи дамы, о занятіяхъ медиковъ — разв вы не знаете, что они составляютъ гадкую толпу мужчинъ? саркастически щебетала красавица.

Но Долли молча лъ и не выказывалъ даже признаковъ неудовольствія.

Война возобновилась и, мало-по-малу, пріобрла убійственную ему. При помощи Боба, мистриссъ Икль могла совершать великіе и свирпые подвиги.

— О, мой милый Робертъ, говорила она благородному юнош де-Каду:- что бы вы ни длали, никогда не будьте грубы съ своей бдной женой. Это такъ низко, такъ отвратительно! Я питаю величайшее презрніе въ низкимъ, грубимъ, гадкимъ мужьямъ! никогда не длайте такъ, милый Бобъ, или на васъ вс станутъ указывать, какъ на самую отвратительную гадину, какая только есть на свт!

Разъ она замтила:

— Вы помните, Бобъ, молодаго мистера Гурди, прекраснаго молодаго джентльмена съ выразительными чертами лица, который былъ, кажется, литографомъ индійскаго принца, и такъ былъ влюбленъ въ меня? Знаете, это извстный органный мастеръ, фирма Хурди, Чурди и К°? что это былъ за милый, восхитительный человкъ!

— Въ самомъ дл? отозвался Бобъ, видя, что тутъ наносился ударъ Долли, и съ удовольствіемъ играя свою роль.

— Я, кажется, никогда вамъ не говорила, что онъ длалъ мн предложеніе? Но онъ опоздалъ, бдный! я уже была обручена. Это былъ прелестный, высокаго роста молодой человкъ. Хотела бы я, чтобъ вы видли, какъ онъ рвалъ на себ волосы, когда я сказала ему роковую новость, — такіе волнистые, кудрявые волосы! Я нашла его локонъ гд-то на лстниц; я покажу его вамъ, напомните когда-нибудь!

Это былъ тяжелый ударъ, но Долли выдержалъ его, даже не пошевельнувшись въ своемъ кресл.

Любимымъ ея маневромъ было развертывать письмо, будто бы полученное недавно изъ дому отъ милой мамаши, и, по поводу этого, длать самыя оскорбительныя размышленія относительно поведенія мистера Икля.

— Я получила такое нжное, любящее письмо отъ мамаши, Бобъ, обыкновенно начинала она: — письмо, такъ прекрасно написанное, полное такихъ добрыхъ совтовъ! Я вамъ прочту изъ него нкоторыя мста. Послушайте, милый, это дйствуетъ очень успокоительно: «знаю, моя дорогая Анастасія, что вы терпите душевныя и тлесныя мученія отъ своего низкаго мужа. Любимая моя, вы стоили лучшей участи! Онъ очень ужасный человкъ. Вспыльчивый, грубый, гадкій, низкій и трусливый. Не завидую вашей дол. Удивляюсь только, какъ вы его не оставите. Еслибы вы не были такою кроткою, любящею, благородною женщиною, и притомъ преданною англиканской церкви, то уже давно бросили бы это чудовище!» Ахъ, Бобъ! прочитавъ такое письмо, я чувствую въ себ новыя силы. Дорогая мамаша!

Анастасія цаловала воображаемое письмо и прятала къ себ на грудь.

Можете себ представить, какъ трудно переносить все это человку, хотя бы онъ даже обладалъ кротостью ягненка, — переносить, не сдлавъ въ отвтъ мы одного замчанія. Домъ стадъ для Долли совершенно невыносимъ. Сидя въ своей комнат, задумчивый и печальный, Долли могъ слышать, какъ жена и Бобъ хохотали и кричали, вроятно, желая показать ему, какъ они весели и довольны.

Однакожь, какую душевную тяжесть не чувствовалъ Долли, онъ не ршался выйти изъ этого положенія, боясь сцены: деликатный и чувствительный Долли не любилъ «сценъ».

Много несчастныхъ дней провелъ онъ, лежа неподвижно въ своемъ кресл, до такой степени неподвижно, что когда онъ выходилъ изъ оцпеннія и пытался встать, то члены его оказывались онмлыми и сведенными судорогой. Однажды, уставъ читать, онъ стоялъ у окна и смотрлъ на росшіе передъ нимъ кусты, прислушивался къ разнообразному стуку прозжавшихъ экипажей, и развлекался, стараясь различить звукъ четырехколесной телеги отъ двухколесной; вдругъ онъ увидлъ Анастасію, вышедшую гулять, въ сопровожденіи изящнаго Боба. Долли усталъ разсматривать кусты; онъ видлъ, какъ нжный побгъ полумертваго лавроваго дерева превратился въ крпкую, многообщающую втвь, — отчего не заняться чмъ-нибудь другимъ? Отчего не воспользоваться отсутствіемъ мучителей и не попытаться ускользнуть? Долли надлъ шляпу и вышелъ на улицу.

Онъ не прошелъ и десяти шаговъ, какъ встртилъ Фреда Пиншеда; вслдъ за нимъ шелъ Гусъ Грубъ, — рукопожатія, и трое маленькихъ людей пошли вмст, съ величественнымъ и важнымъ видомъ норфолькскихъ великановъ. Говоря откровенно, Долли былъ очень радъ, что нашелъ себ защиту на случай, если она выслдитъ, куда онъ пошелъ.

Пріятели выражали ему сочувствіе, разспрашивали о его болзни, желали на будущее время здоровья; словомъ, были такъ добры, какъ могли бы быть его школьные товарищи. Долли ожилъ и почувствовалъ себя здорове.

Часовъ около шести, Пиншедъ сталъ настаивать, чтобъ Икль обдалъ вмст съ нимъ у его матери, и не хотлъ слушать никакихъ отговорокъ. Долли, хотя и чувствовалъ себя разстроеннымъ, подумалъ, однакожь, что такой случай провести пріятно время, быть можетъ, никогда больше не представится, и принялъ приглашеніе.

Когда Анастасія, возвратившись домой, не нашла мужа, то такъ разсвирпла, что даже погрозила, если только поймаетъ Долли опятъ, запереть его на ключъ.