Блуждающий костер

— Да чего спасибо-то? Ты и сама оттаяла, как внутри очутилась. Я тебя только закутал. А костер как разгорелся, так и воздух нагрел. …Как ноги-то? Отмерзли, небось?

Женя попробовала пошевелить пальцами ног. Скованные ботинками, они не слушались.

— Не чувствую их…

— Э, плохо. Давай-ка, снимай ботинки.

Это было непросто. Женя стонала, тщетно пытаясь добраться руками до тесемок бахил. Димыч, неудобно изогнувшись, помогал ей, и параллельно прикрывал от снега огонь. Не сразу, но ноги были освобождены. Димычу в первый момент показалось, что они сделаны из дерева: такими твердыми и холодными они были на ощупь. Испугавшись, он принялся тереть их рукавицами.

— Вот так три, пока не вернется чувствительность. Ну как, лучше?

— Ой, больно!

— Это хорошо, что больно. Значит, оживают.

— А твои?

— Да что мои. Не знаю. Забыл о них.

— Давай я тебе тоже ботинки сниму.

Убедившись, что ноги ее не отвалятся от обморожения, Женя теперь могла думать и о других. Извернувшись так, чтобы не вылезти из-под теплых покровов и одновременно не своротить драгоценный костер, она подобралась к ногам Димыча и стала разувать его.

— Ох ты черт…

— Больно?

— Д-да… То есть нет, нормально.

— Давай их сюда, мне под спальники.

Они представляли собой странную объемную фигуру. Женя лежала закорючкой, сбоку у ее ног горел костер. Димыч, опираясь на одну руку, второй старался прикрыть пламя. Ноги он просунул к животу Жени, а она грела и растирала их. Дыма вроде стало меньше: после очередного падения снега он нашел себе отверстие и теперь выходил исправнее. Стало почти уютно.

— Как же хорошо, Димочка! Если бы не ты, я бы…

Димыч замычал, протестующее замахав рукой: над головой у Жени упал еще комок снега.

— Знаешь, тут так тепло! Как в шатре.

Это, конечно, было не так. Но в сравнении со страхом замерзнуть это было блаженство.

Прошло немного времени.

— А ветер-то не ослабевает, — заметил Димыч.

К нему опять вернулся холод: он стал дрожать.

— Ты залезь ко мне в спальники, и с-согреешься. — От неподвижности Женя тоже стала зябнуть.

Димыч с завистью посмотрел на нее. Как, должно быть, у нее там тепло! Но он боялся за костер, стоивший такого труда. Отблески пламени уже обозначили на своде пещеры крошечные льдинки: несмотря на холод, огонь подтапливал снег.

— Б-боюсь, как бы снег не подтаял и не обвалился. Что тогда делать будем?

— Его же ветки д-держат.

— Растает, так не удержат.

— А ты это… привяжи там какую-нибудь т-тряпку. Чтобы, если снег упадет, то на нее, а не в костер.

Димыч оглядел, а точнее, мысленно перебрал свои скудные пожитки. Все тряпичное, что могло хоть как-то греть, уже было намотано на тело (в основном женино). Однако он вспомнил. Поежившись, он дотянулся до клапана своего рюкзака, открыл его и извлек большой полиэтиленовый пакет. Привязав его уголками к веткам, он устроил над костром некое подобие балдахина, и лишь тогда стал укладываться. Сначала он хотел залезть в свой спальник, но Женя, понимая, что так они оба потеряют в тепле, предложила вдвоем втиснуться в один, а сверху закутаться другим. Довольно долго они вертелись и сопели, пытаясь исполнить этот план. Самое сложное было ликвидировать щели, которые коварно возникали то здесь, то там. Женя лежала в полном облачении — ее мешочек с теплыми вещами опустел — да еще и в пуховке. Димыч тоже одел на себя все, что у него было, но так как было немного, он рядом с Женей походил на худенького червячка, прижавшегося к толстой куколке насекомого. Женя расстегнула пуховку и, как могла, обняла его полами и руками.

— Повернись ко мне спиной. Буду тебя греть.

Димыч послушался, и они замерли, вкушая чудом добытое — и, может быть, недолгое — тепло.

— Н-ничего, скоро надышим, станет теплее, — повторял он, боясь подвинуться, чтобы не нарушить целостность сложного кокона.

— А что ты такой тонкий спальник берешь? — задала Женя давно интересовавший ее вопрос. — Неужели ты в нем не мерзнешь?

— Мерзну.

— Зачем же тогда?

— Н-не знаю…