Блуждающий разум: Как средневековые монахи учат нас концентрации внимания, сосредоточенности и усидчивости

Монахи использовали мнемонические стратегии, улучшавшие собранность, и учились изменять назначение уже имевшихся воспоминаний – и ум все время находился в движении. Методики были сложносоставными, творческими и трудными. Как и во всех остальных аспектах монастырской культуры, соотношение пользы и рисков вызывало много споров, но, в общем, все надеялись, что работа над памятью превращает монахов в архитекторов собственного познания. Перемещая отвлекающие факторы, они готовили потенциал для их последующего полного обезвреживания.

* * *

Первый шаг в искусстве управления памятью – заметить, что именно запоминается, и систематически использовать это. Монахи знали, что воспоминания тесно связаны с местами. Священный ковчег, описанный Нестероем, один из таких примеров: он предложил Кассиану понятно устроенное пространство, в которое легко возвращаться. Аналогичным образом монахи, чтобы заякорить важные для них знания, привязать их к определенным местам, часто читали и писали в жанре географического нарратива: странствия, паломничества, космографии, снабженные картами каталоги. Двигаясь по этим местам в воображении, монах расставлял данные по порядку и легко возвращался к ним. Даже сам монастырь мог использоваться для этой цели: келья отдельно взятого монаха или другое здание в обители содержали многие слои опыта и ассоциаций разного времени и постепенно становились своего рода складами воспоминаний. Именно так учили мыслить монахов. Их методика напоминает сегодняшние «дворцы памяти»[128]: в архитектурном пространстве размещаются некие изобразительные символы, ведущие к определенным воспоминаниям – что-то вроде более вычурной и разукрашенной версии Нестероева ковчега. Монахи поздней Античности и раннего Средневековья не использовали именно это мнемоническое изобретение, они и их современники считали его слишком «громоздким и хитроумным». Однако многие их способы тоже привязывали воспоминания к пространству: идеи сопрягались с подходящими местами {3}.

Монахи также знали, что вещи в памяти сохраняются, если задействованы сразу несколько чувств. Кассиан и Нестерой использовали сенсорные термины, передавая опыт запоминания: застревавшие в сознании идеи можно было видеть, трогать, они вкусно пахли, были сладостными и оживленными. Это не столько метафоры, сколько описание возникающих ощущений, когда образ входит в память и когда возвращаешься к нему. В мультисенсорной культурной среде позднеантичных и раннесредневековых монастырей много что можно было воспринять через чувства. Особенно это относится к храмам: во многих обителях стремились к тому, чтобы освященные пространства затрагивали все органы восприятия витальностью и красотой.

Возьмем зрение. Игра оттенков и света, сплетение поверхностей и материалов – такова была эстетика храмовых интерьеров. Все восхищало человеческий глаз и одновременно дестабилизировало этот канал восприятия. Богато украшенные поверхности заставляли взгляд непрерывно перемещаться. Текстильные элементы были покрыты вышивкой с металлическими деталями и драгоценными камнями. Мрамор и мозаики выглядели как картины. Росписи на тканях как бы смягчали каменные поверхности под ними. Внутреннее убранство превращалось во внешний мир через изображения природы и тонкие указания на мир небесный. Такие пространства могли «поразить человеческие глаза с ужасной силой», как выразился один комментатор VI века. Предполагалось, что в сознание хлынет энергия, но при этом оно замрет от потрясения.

В Красном монастыре в Верхнем Египте с конца V и в течение VI века мастера ярко расписали каждый квадратный сантиметр церкви. Итог вышел в духе позднеантичной эстетики изобилия. Сообщество входило в федерацию Шенуте, и примерно век спустя после смерти отца-основателя монахи возвели этот монастырский комплекс – в том же монументальном стиле, что и Белый монастырь самого Шенуте. Красный монастырь – лучший сохранившийся образец архитектурной росписи позднего римского мира: многие другие постройки, включая Белый монастырь, лишились своего красочного убранства, когда маятник вкусов качнулся к простому и белому. Росписи Красного монастыря избегли этой судьбы, так как целые столетия провели скрытыми от глаз под слоем глиняной обмазки и кирпичей. Сейчас с конх и из ниш отреставрированной базилики на нас взирают широко распахнутые глаза настоятелей, святых и библейских персонажей в окружении обманных архитектурных элементов, переплетенных с настоящими, и все это создает причудливый танец пестрых поверхностей из мрамора, текстиля, растительности и геометрических узоров. Церковь отвечает позднеантичным вкусам по части смешивания цветов и орнаментов, дабы «увеличивать по экспоненте разнообразие визуальных стимулов», как выразилась искусствовед Элизабет Болман {4}. Предполагалось, что эти стимулы не отвлекают, а захватывают и затягивают зрителей, увеличивая вероятность запоминания опыта.