Блуждающий разум: Как средневековые монахи учат нас концентрации внимания, сосредоточенности и усидчивости

Ангелы и прочие «устройства памяти» лишь изредка изображались в книгах. Их симметричная и схематичная структура считалась легкой для воображения и легкой для воссоздания разумом – особенно если человек сперва потрудился сконструировать образ в голове, а не полагался на готовую картинку. Это относится ко всем мнемоническим фигурам Высокого Средневековья. Так же обстояло дело и в предыдущие века, монахи все время подчеркивали, что важно играть активную роль в формировании собственной памяти {15}.

* * *

Казалось бы, античные и средневековые техники запоминания – утраченное искусство, однако сегодня их оживляют для практических и соревновательных нужд. Например, журналист Джошуа Фоер написал о современном типаже «атлетов памяти», один из которых – Эд Кук – пошел дальше и стал сооснователем Memrise, платформы для изучения языков, сочетающей древние и современные технологии запоминания {16}. Впрочем, нынешние приложения скорее заточены под зубрежку, и это в корне отличает их от античных и средневековых практик. Монахов куда больше интересовало, что делать с воспоминаниями, когда они уже осели в голове. В их глазах системы элементарного заучивания не выглядели столь заманчиво, как они выглядят в наших: монахи и без того знали об их эффективности. Гораздо больше их интересовало, как использовать заученное в благочестивых размышлениях.

Они называли это meditatio или melétê. В их случае речь не идет о состоянии покоя и отсутствии мыслей. Судя по метафорам самих монахов, meditatio – сплошное движение. Медитирующий, то есть размышляющий, разум разминается, прыгает, тянется, напрягается. Выстраивая когнитивные связи, он собирает цветы, изготавливает лекарства или конструирует что-то из утиля. Размышлять можно было и во время чтения, и отложив книгу. Основной смысл meditatio заключался в запоминании. Однако на более продвинутом уровне этой практики монахи соединяли разные воспоминания воедино и по ходу дела «вспоминали» что-то новое {17}.

Исследователи, сравнивавшие практики медитации в разных духовных традициях, предположили, что любую ее форму можно описать как технику направления внимания на внутреннюю трансформацию, но они также заметили, что этих самых форм довольно много. Буддисты раннесредневекового Китая медитировали в надежде на зрелищные видения, каковые служили методом диагностики духовных достижений. Их христианские коллеги, напротив, рассматривали медитацию-размышление как структурированный аналитический режим. Для монахов-христиан эта практика предполагала определенную смесь директивных методов и тематических структур (как их называют современные ученые): то есть у их размышлений были четкие цели, они требовали концентрации внимания и работали подобно памяти – через ассоциации {18}. Чтобы помедитировать на некую концепцию, поразмышлять о сути или значении некой темы, монах перебирал свои воспоминания в поисках, связанных с темой вещей, а затем все дальше и дальше выстраивал ассоциативный ряд. Цель состояла в постепенном сборе воспоминаний, которые вместе эволюционировали во что-то куда более глубокое, чем любой однобокий взгляд на эту тему. Процесс мышления шел в духе испытаний и проб. С одной стороны – молитва, но при этом исследовательский и созидательный акт. Это был способ дотянуться сознанием ближе к Богу, потому что глубже постигать мир означало расшифровывать послания, которые он постоянно отправлял. Кроме того, такая тактика шевеления мозгами не позволяла этим самым мозгам болтаться без цели.

Христианская литература изобилует примерами того, как должно выглядеть благочестивое размышление, ибо написанные монахами тексты сохраняют структуру, которая, собственно, и привела к сформулированным на письме мыслям. Таков, скажем, пролог к «Правилам Учителя» (Regula magistri), составленным в VI или VII веке. Анонимный автор разъясняет, почему он назвал этот труд regula – измерительная палка, линейка, правило. Сам термин – отправная точка для размышления, и она вызывает у него в памяти пассаж из послания Павла коринфянам. Павел объясняет жителям Коринфа, что он вовсе не самонадеянный, самовозвысившийся руководитель. Уверенность в своей власти ограничивается «в меру того удела [regula], который отмерил нам Бог»[133]. И уже в этой первой связке двух разных значений одного и того же слова наименование «учитель» начинает определять его «Правила»/«меру». Далее автор предполагает, что, как и Павел, он был послан Богом как наставник, учитель, чтобы авторитетно высказываться ради спасения душ. Кивок в сторону Апостола, как его обычно называли, как бы намекает, что основные идеи «Правил» основаны на прецеденте Павла {19}.

Размышление продолжается, автор рассуждает о том, как заставить людей соблюдать эти правила, и приходит к выводу, что нужно использовать сочетание страха и любви. Он завершает пролог подборкой библейских цитат, взаимосвязанных ключевыми словами и этимологией: