Блуждающий разум: Как средневековые монахи учат нас концентрации внимания, сосредоточенности и усидчивости

Как сказал пророк, «Пасти их будешь жезлом железным», что значит – силой страха. И как апостол подобное рек: «Чего вы хотите? с жезлом прийти к вам, или с любовью и духом кротости?»[134] И как рек пророк: «…жезл [virga] правоты – жезл царства Твоего[virga regni tui: regnum – однокоренное с regula]. Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие»[135]. И Господь вновь произнес: «посещу жезлом беззаконие их»[136] {20}.

Сегодняшний читатель «Правил учителя» легко поддается искушению пропустить подборки библейских цитат, столь характерные для монастырской литературы, они представляются всего лишь производными, вторичными, не имеющими исторической специфики. Однако в любом таком размышлении и любом наборе цитат из Писания присутствует кураторский выбор и его мотивы. Этот конкретный фрагмент – оригинальная сборка пассажей с общими для всех них элементами (жезлы, пасти, правота), сделанная без указателей и поиска по словам. Некоторые толкователи Библии уже связывали отдельные стихи из приведенных выше, но эта комбинация воплощает нечто новое. Она сплетает воедино библейские мотивы и, косвенным образом, традиции их интерпретации, чтобы представить сами «Правила» как сочинение авторитетное, апостольское, образовательное, воспитательное, беспристрастное и божественное {21}.

Разумеется, для изначальной целевой аудитории, принадлежащей к тесной субкультуре, эта аргументация путем подбора была намного прозрачнее, чем для более далеких от контекста и канона читателей. Но даже монахам требовалось замедлиться, чтобы постичь сложную взаимосвязь идей, будь то короткая вставка-размышление в «Правилах учителя» или иные пассажи из других книг. В 721 году или около того Беда Достопочтенный записал, что двое монахов в аббатстве прямо-таки проглотили Евангелие от Иоанна – читали со скоростью одна десть в день (около 16 страниц). Правда, так вышло, потому что один из монахов был при смерти, и они стремились закончить весь текст за неделю! С этакими сроками, сокрушается Беда, в чтении не может быть исследования, а одна только сплошная прямолинейность.

Но и у практики благочестивых размышлений имелись свои изъяны. Монахи, которые не торопились, обнаруживали, что от поглощенности до отвлеченности один шаг, ибо Писание представляет собой свод глубинных текстов с бесконечными возможностями перекрестных отсылок и сочетаний. Размышления широко применялись как способ познания тайных слоев мира, однако монахи рисковали утонуть в море вероятностей. Как выразился в VII веке Шимон де-Тайбуте, «если глаза сознания открыты, во всяком слове заключена книга». Практика могла до такой степени поглотить монаха, что в итоге отвлекала его от еще более важных занятий. Критики полагали, что монахам следует пристально всматриваться внутрь себя, а не слоняться мыслью по пространству и времени {22}.

Ведь в сущности такое медитативное странствие не ограничивалось анализом монашеских вопросов. Любая тема могла оказаться в фокусе внимания при данном способе чтения и размышления – в игру вступала вся вселенная. Таков был замысел сборника «Загадки» (Aenigmata), сочиненного настоятелем Альдхельмом Малмсберийским[137] в VII или в начале VIII века. Альдхельм структурировал свои стихи в виде серии ребусов-загадок, где различные составляющие мироздания – пузыри, страусы, подушки, созвездия, – описывают сами себя, заныривая под поверхностную атрибутику к более глубоким слоям восприятия. Литературовед Эрика Уивер подчеркнула, что этот «герменевтический стиль» помогал развивать внимательность читателя: «Загадки» «блуждают» по мудреной лексике, играют со словами, меняют точки зрения, – и все для того, чтобы склонить читателя к непростым, удивительным размышлениям {23}.

Похожий принцип лежит в основе одного из самых исчерпывающих справочников раннего Средневековья – «О природе вещей» Рабана Мавра[138]. Примерно 250 000 слов включены в эту энциклопедию библейских персонажей, физических свойств земли и форм жизни, астрономии и антропологии (включая отсчет времени, спорт, ремесла, урбанистику, устройство жилищ и прочее). При этом сочинение Рабана служило также руководством по осмыслению сущностного значения всех этих явлений. Через благочестивые размышления автора читатель приходил к собственным размышлениям и сосредоточивался на божественной логике, сшивающей ткань творения.

Проект Рабана опирался на многие другие книги. Мы знаем, что средневековые писатели порой делали заметки на обрывках пергамена по ходу чтения, но не мене часто они полагались на собственную память. Когда Рабан принялся за «Природу вещей», у него за плечами уже имелись десятилетия чтения и медитативных рассуждений. Свое начинание он предпринял после 60, а до этого почти всю жизнь провел в Фульдском монастыре (ныне Центральная Германия), библиотека которого к моменту его переезда в 842 году[139] считалась одной из лучших в Европе. Но весь его труд – не просто образец личных рассуждений, это своего рода когнитивный трамплин для читателей {24}.