Блуждающий разум: Как средневековые монахи учат нас концентрации внимания, сосредоточенности и усидчивости

Длительные дискуссии, происходившие на таких сессиях, зачастую превращались в тексты, сохранившиеся до наших дней. Очевидный пример – консультации Кассиана и Германа со своими египетскими наставниками. Друг Кассиана Евхерий Лионский[149] написал два невероятно влиятельных сочинения о толковании библейских текстов, и оба они – плод многих обсуждений, накопленных за время его монашеской и епископской жизни. Важные комментарии Григория Великого к Книге Иова имеют похожее происхождение. Даже монастырские уставы Василия Кесарийского появились в IV веке как ответ на вопросы, поставленные перед ним монашеским сообществом за десять лет. Мы приписываем эти тексты конкретным авторам, но их содержание оттачивалось в том числе через идеи и воспоминания собеседников. Группы выступали проводниками на путях благочестивых размышлений. Каким бы личным ни ощущался труд по достижению концентрации, он также порождал глубоко социальную оптику восприятия и характеристики мира {33}.

* * *

В конечном итоге практика благочестивого размышления должна была вылиться в состояние непрерывной внимательности. «Священное размышление в твоем сердце никогда не должно прерываться», – сказал Кесарий Арелатский в 534 году. Пока тело трудится или отдыхает, сознанию следует продолжать свои умственные упражнения, двигаться по просторам памяти, особенно по выученным наизусть каноническим текстам, чтобы лучше понимать Бога. Два века спустя в Нубии (сейчас это пограничная зона между Египтом и Суданом) монах по имени Феофил преобразил свою келью в напоминание о необходимости «умственных упражнений»: надписи на коптском языке, заключенные в прямоугольные рамки, как страницы кодекса, и украшенные миниатюрами, покрыли все стены целиком. В его подборку вошли начальные строки Евангелий, Никейский Символ веры, список имен святых, истории из Apophthegmata patrum и магические тексты. Стенная роспись как память. Оформление как сконцентрированное внимание {34}.

В 738 году Феофил закончил свой проект. А вот память любого монаха оставалась вечной стройплощадкой, где можно возводить монументальное здание, постоянно что-то подновлять и расширять, не привязываясь к книге или проекту. Кульминацией такого способа мышления стало одно руководство, строго говоря, не монастырское и не раннесредневековое – «Небольшая книга об устройстве Ноева Ковчега» (Libellus de formation arche), написанная между 1125 и 1130 годами Гуго Сен-Викторским[150]. Гуго был каноником-августинцем, то есть входил в многочисленную группу священников при парижской церкви Сен-Виктор, ведущих образ жизни, будто бы предписанный Святым Августином. В каком-то смысле викторинцы (как прозвали Гуго и его собратьев) шли в авангарде нового средневекового мира, встраиваясь в культуру городских школ, гражданских обязанностей и схоластической теологии. Но при этом они оставались наследниками монашеского движения ранних Средних веков и очень серьезно относились к преподанным им урокам. «Небольшая книга» Гуго – превосходный пример того, как монахи научились управлять сознанием в процессе практики благочестивых размышлений {35}.

В своем сочинении Гуго (или записывающий его лекции ученик) разъясняет аудитории, что толкование Писания похоже на строительство собственной, подогнанной под индивидуальный запрос версии Ноева ковчега. Возможно, Гуго нарисовал свое сложное изобретение в виде фрески на стене аббатства Сен-Виктор, но в его книге говорится, что ковчег может плавать далеко за пределами этих стен, и ни одна из многих сохранившихся копий этого текста не иллюстрирована. Отчасти это связано с тем, что для изображения ковчега лучше подходил крупный формат, чем маленькие страницы кодекса. Но в любом случае лучше всего было опираться на память как таковую, и средневековые читатели были достаточно подготовлены, чтобы усвоить это упражнение без готовых визуальных подпорок.

Гуго избрал именно ковчег, так как монахи вообще любили подчеркнуть смысл имени Ной, נּוח‬: на иврите это значит – «отдых», «передышка». Они понимали Ноев ковчег из Книги Бытия как своего рода обитель: и монастырь, и ковчег – убежища, где можно найти духовный покой и устойчивость. Ковчег служил шаблоном, но помимо этого – метафорой монашеской сосредоточенности {36}.