Уже знакомые нам монашеские стратегии – их методы странствия по миру, по своим сообществам, телам, книгам и воспоминаниям – похожи на расходящиеся от центра круги, где центр – это их разум. Но, даже укрепив его, монахи продолжали отвлекаться. Хуже того: хорошо подготовленному монаху все труднее становилось распознавать отвлекающие факторы именно как отвлекающие факторы! Когда деятельность высокофункционального мозга что-то прерывало, это могло оказаться и озарением, и сбоем. Григорий Великий и Исаак Сирин (один писал в конце VI века, а другой – столетием позже) отмечали, что и уводящая в сторону мысль, и откровение выглядели поразительно похожими. И то и другое ощущалось как потеря контроля. И то и другое вызывало состояние, напоминающее опьянение. Чтобы отличить когнитивное «соскальзывание» (как выразился Григорий) или «заикание» (как выразился Исаак) от внезапного и невероятно захватывающего концептуального открытия, разум должен был обратиться за ответом к себе, пристально всмотреться в себя {1}.
В общем, метапознание, то есть осознавание своего мыслительного процесса, стало одной из жизненно важных практик для мужчин и женщин в поздней Античности и раннем Средневековье. Методики варьировались от элементарных до продвинутых, потому что «скрытая личность» монаха, как выразился около 600 года Авраам Натфарский[152]
, «начинает свой путь как младенец» {2}. Ум должен был развить младенческое агуканье во внутренний диалог, который бы глубоко анализировал деятельность сознания и нейтрализовал отвлекающие факторы. Это означало, что, постепенно усложняя упражнения, надлежало учиться наблюдать за собственными мыслями, оценивать, оживлять и расширять их и в конечном итоге на краткое время заставлять их замирать в неподвижности.Сначала закладывался фундамент: монахам следовало приобрести привычку наблюдать за собственными мыслями по мере их появления. Василий Кесарийский просил взрослых монахов, присматривающих за юными, спрашивать, о чем те сейчас думают, – и почаще. В процессе молодежь постигала разницу между хорошими и плохими мыслями, старалась концентрироваться на хороших и приучалась всегда автоматически отслеживать происходящее у себя в голове. Более пяти веков спустя, в IX–X веках, монастырские наставники в Англии ставили те же цели в своем курсе обучения, хотя методы и поменялись: они вовлекали детей-послушников в разнообразные театральные занятия – например, ставили сценки, где происходил диалог между учителями и рассеянными учениками, и это помогало новичкам развивать бдительность в отношении себя {3}.
Одни относились к этой когнитивной привычке более серьезно, другие – менее. Монахи, обитающие по берегам Красного моря, любили пересказывать байку об отце-пустыннике, который использовал две корзины для ежедневного отслеживания мыслей. Заметив у себя мысль добрую, он клал камень в корзину справа, а отловив скверную – в корзину слева. Если к ужину левая корзина наполнялась больше правой, он наказывал себя отказом от еды {4}.
Его продуманная скрупулезная система выглядела необычайно привлекательно. Но большинство монахов, даже взрослых, не отличались подобной организованностью. Им все так же требовалось напоминать о наблюдении за своими мыслями и растолковывать, почему это важно. Шенуте внушал своим монахам, что Бог «ходит по обитаемому миру ежедневно (и) часто, но всегда втайне». Так он призывал братьев упорядочивать свои умы в предвкушении Господня посещения. После смерти Шенуте в 465 году сразу несколько его монахов в жизнеописаниях игумена высказали предположение, что тот и сам мог проникать в их мысли. Свежие воспоминания о великолепном настоятеле дополнительно подталкивали к тренировке самонадзора {5}.
Другие монастырские наставники предпочитали передать инициативу рядовым монахам и разработали методики, помогающие тем самим отслеживать то, что их отвлекает. В VI веке Дорофей Газский рекомендовал своим подопечным ежедневно заполнять своеобразную ментальную анкету (упражнение наподобие ведения дневника): был ли я внимателен во время псалмопения? задерживался ли на беспокойных мыслях (logsimon empathon)? внимал ли божьему слову при чтении? прерывал ли я псалмопение и уходил ли из церкви раньше положенного? В конце VII века Шимон де-Тайбуте изобрел еще один способ. Он предложил намеренно разрешить своим мыслям блуждать как попало – пусть разбредаются, словно скот на выгоне, а ты «затем рьяно и неожиданно набрасываешься на них и, применяя разборчивость, слушаешь, рассматриваешь и изучаешь, о чем они думают и рассуждают». Если в ходе облавы выясняется, что ум занят мыслями о делах, поездках или других людях, то явно надо усилить тренировочную нагрузку, чтобы в другой раз, когда его отпустят на вольный выпас, он с большей вероятностью выбирал благие мысли {6}.