Блуждающий разум: Как средневековые монахи учат нас концентрации внимания, сосредоточенности и усидчивости

«Разборчивость» здесь – рабочий термин, и не только для Шимона, но для многих монахов от Ирана до Ирландии. Наблюдение за собственными мыслями – только начало метапознания. Далее монаху надлежало исследовать отвлекающие мысли и определить их источник, и вся эта детективная работа обозначалась техническим термином «разборчивость», «умение различать» (diakrisis, discretio, purshana). Концепция выросла из психологических выкладок Евагрия Понтийского, который в IV веке популяризовал теорию о том, что мысли входят в сознание из разных мест. Некоторые зарождаются в самом человеке. Другие может вложить в разум монаха Бог. Но на это способны и демоны. А значит, случайные мысли человека представляют проблему отнюдь не в равной степени. Одни хорошие, вторые плохие. Работа монаха – отделить одни от других.

Евагрий сочинил свое руководство по препирательству с бесами, Antirrhetikos, чтобы человек мог отгонять те мысли, которые распознал как демонические. Монахи делились историями о героических старцах, столь громко боровшихся со своими дурными мыслями, что их слышали случайные прохожие. Но такие сражения начинались только в случае, если монах умел различить вражеского лазутчика. Этот предварительный отбор и описывался термином «разборчивость». Журналист The New York Times Кевин Руз, специализирующийся на технологиях, утверждает, что «охрана внимания» и «цифровая разборчивость», то есть умение адекватно оценивать информацию, обрушивающуюся на нас с экранов, – это жизненно важные умения, необходимые людям для благополучной жизни в эпоху искусственного интеллекта и автоматизации. Однако охрана внимания и разборчивость считались навыками выживания уже более полутора тысяч лет назад, задолго до того, как мы начали бояться, что роботы и алгоритмы поработят человечество {7}.

Уже в конце Античности разборчивость требовала усилий, ибо предполагала неустанное использование критического мышления. Монахи должны были проверять содержание и характер каждой мысли, пришедшей им на ум, и выискивать контекстуальные подсказки, помогающие сделать выбор: принять эту мысль или отвергнуть.

Взять добродетельную на первый взгляд идею – например, желание поститься. Во многих случаях пост полезен, но и он не всегда на благо: если некоему монаху пришла мысль поститься в Пасху вместо того, чтобы вместе с братьями участвовать в праздничной трапезе, то его разборчивость должна отметить эту мысль как неподобающую. И потом, мысли ведь временами приводят еще и к дурным действиям, так что монахам рекомендовалось безостановочно тренировать этот навык. Дорофей Газский занимался врачеванием в монастыре Тавата и повстречал там монаха, который настолько не следил за своими мыслями, что подозрения исказили его чувственное восприятие: он полагал себя свидетелем преступлений, которые братья вовсе не совершали. Кассиан тоже делился похожей поучительной историей, услышанной от преподобного Моисея Мурина. В ней рассказывается о монахе, пытавшемся убить своего сына: монах вообразил, что ему в голову эту идею вложил сам Бог, вроде того, как Он повелел Аврааму убить Исаака. Короче говоря, непроверенные мысли бывали предательски опасны. Даже те, которые на поверхностный взгляд казались благодетельными и невинными, следовало тщательно анализировать {8}.

Дорофей называл разборчивость Божьим даром: сотворяя людей, Господь вложил в них божественное семя или искру, «чтобы очистить дух и позволить ему различать добро и зло». При этом Дорофей не имел в виду, что монах непременно должен стать этаким детективом-одиночкой. Нужно обращаться за помощью к Богу, как советовал делать младший современник Дорофея Колумбан своим монахам, когда они пытались разобрать мысли на благие и скверные. Еще можно просить совета у наставников. Собственно, это одна из главных причин, почему монахам предписывалось регулярно поверять свои мысли аббату или аббатисе: те могли помочь подопечным с анализом, без которого нет разборчивости.

Авторитетные учителя все же пытались предложить общие практические приемы, помогающие разобраться с мыслями на месте, тут же, как они пришли в голову. Но их советы звучат весьма неоднозначно, ведь они прекрасно знали, что на обобщениях далеко не уедешь. В VI веке один мирянин, постепенно обращавшийся в монашество, вступил в активную переписку об этом с Газским старцем Варсонофием. Варсонофий научил его одной технике определения, можно ли доверять той или иной мысли: допустим, размышляя, ты признал что-то за благо, а потом передумал, – помолись. Если после молитвы ты все же решаешь, что это благо, скорее всего, так и есть. Однако собеседник Варсонофия не был полностью удовлетворен: а что если ты подумал о чем-то как о благе, но подтверждающая это мысль так и не пришла? Тогда мысль, которая кажется незамутненным благом, на самом деле дурная? Варсонофий отказался отвечать ему прямо. Невозможно во всех случаях сказать наверняка. Снова и снова – крайне важно посовещаться с Богом (или с кем-то еще) {9}.