Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

Что было дальше с Е. Д. в августе – достоверно мы не знаем ничего. Все сведения – от подозрительной новой соседки, медсестры, племянницы прокурора. Это – от неё версия, будто Е. Д., отпущенная через пять дней домой, всё время оставалась там, металась по комнате и говорила: «Я – Иуда, скольких невинных предала!» (Конечно, должно было разрушительно проработаться в ней и обернуться: не тот угрозный час страшен, которым пугал её Большой Дом, а вот этот ужас защемлённой одинокой жизни, – а друзья, быть может, погибли, а безценная книга, память миллионов, не выплывет больше.) Потом будто бы с сердечным припадком легла в больницу (с помощью этой же соседки), неделю там лежала, вернулась. И вскоре, видимо в последних числах августа, повесилась в том кривом, тёмном, дурного воздуха коридоре, из Достоевского. (Но та же медсестра, выпив на поминках больше, варьировала: а на теле её были ножевые раны, кровь. Так – не вешаются[61].)

Что Елизавете Денисовне запрещено было пытаться дать знать кому-либо – ясно из общих методов ГБ и из такого же распоряжения Нине Пахтусовой. Но – подчинилась она? Или наоборот: пыталась связаться с нами – и именно за то убита? Страшно представить эту злодейскую сцену убийства в мрачной пещере-квартире.

В том августе несколько раз проходила Нина Пахтусова по Роменской – ни одно окно квартиры не светилось. Осмелилась подняться, дёргала петлю проволоки – звонил страшный колокольчик, а не выходил никто. (А телефона в квартире не было.) Выселили – всех? Ни свидетелей, ни места действия, больше там не жил никто.

А была, оказывается, у Е. Д. в Ленинграде неграмотная родственница Дуся, вроде троюродной сестры, она не знала нас никого, ни мы её. Именно её одну и известили о смерти Е. Д. – но кто известил? не милиция, а госбезопасность. И объяснили: Воронянскую до смерти довела интеллигенция. Да ведь риска нет: неграмотная, сторонняя, никого не знает. Трупа не показали ей, а похороны сказали когда.

А у деревенских людей сохраняются и в больших городах чутьё и глазомер лесные, полевые. Когда-то давно один раз Дуся провожала Е. Д. до дома Самутина, знала, что – близкий друг её, и видела, в какое парадное та вошла. Разыскала она теперь по памяти и дом и парадное, а как дальше? Догадалась: стучать подряд в каждую дверь и спрашивать: вы не знали Елизаветы Денисовны Воронянской? Дверь Самутина оказалась из первых, на первом этаже, и дома были! Так неграмотная женщина перехитрила ГБ и связала первое звено цепочки, которая взорвёт «Архипелаг» на весь мир.

Самутин не знал ничего до последнего дня, он только удивлялся, почему Е. Д., всегда такая дружественная, не звонит, не пишет, не идёт, – должна бы уже из Крыма вернуться. Теперь – внезапная смерть, и вот дата похорон: завтра, 30 августа, труп лежит в Боткинских бараках. А об аресте, о следствии – ничего ведь и Дуся не знает. – Хорошо, буду.

Естественная мысль: известить Эткиндов, о которых он знал из рассказов Е. Д., что они имеют лёгкую связь со мной, а живут – близ Александро-Невской лавры, где и бараки. И в тот же день, днём 29-го, он позвонил Эткиндам:

– Вы знали такую Воронянскую? Её не стало. Это – её знакомый говорит. Похороны – завтра, в 14.30 к моргу. Отчего умерла? Не знаю… Оповестите наших общих знакомых (меня)…

И тотчас – телефон Эткиндов прервался на два часа. Да все концы прослушивались к тому дню, конечно. А – сплошало ГБ оборвать сразу.

Оказался в те дни в Ленинграде Лев Копелев. Эткинды и сказали ему, чтобы мне передал. Копелев не знал, сколь серьёзно эта смерть вплетена во всю нашу конспирацию, и не искал оказии, а просто позвонил Але в Москву: «Скажите Сане, умерла его машинистка Елизавета Денисовна».

Изумиться и вскипеть должно было ГБ: полная тайна, ото всех скрыто, а чёртова интеллигенция уже пронюхала – и через три часа дневным поездом я могу выехать из Москвы, к вечеру быть в Ленинграде. Три недели они знали, у кого лежит «Архипелаг», – и не спешили. Но если я сейчас приеду и заберу его?.. Звонок Копелева шёл дальше по бикфордову шнуру и подгонял события[62].

30-го к 14.30 съехались у Боткинских бараков: Самутин, двое Эткиндов, Зоя – дочь Томашевской, и Зоина подруга Галя, случайная. Ответили им: увезли два часа назад. «Как это может быть?» – «А – была свободная машина».

А где же Дуся? Она, по-деревенски, пришла на всякий случай раньше – и с той машиной похоронной уехала на кладбище.

Догадался Эткинд спросить: а что же в книге записей? причина смерти? Служитель не отказался, вот: «Механическая асфиксия». И объяснил: «Повешение. Самоубийство». – «Не может быть! Вы спутали?..» – «А то сами не знаете! – удивился служитель. – Хороши родственнички!..

Около морга ещё крутился тип, не поговоришь.