Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

Жажде работы у Люши и отдаче её – не было границ. За три года знакомства вот уже пять моих толстых книг перепечатала она. (По-советскому немаловажно: сколько же стоп хорошей однородной бумаги надо было набрать, такая не всегда продавалась. И сколько копирки.) И вместе с моей работой, предприятиями, делила мои манёвры и предосторожности.

С 1966 начались мои открытые общественные шаги – сперва публичные выступления, потом письмо съезду, потом драка с секретарями СП. Ни одного такого шага моего Люша никогда прямо не поддержала, не сказала – да! надо ударить! Но – или покручивала озабоченно-неодобрительно головой или прямо отговаривала, как с выступлением по Жоресу Медведеву. Это каждый раз смущало меня, ведь так мало было осведомлённых, какие удары я готовил, и значит, каждый голос так много весил при совете. И так заморочен я был работой и борьбой, что лишь постепенно понял: Люша не имела в виду общего охвата дел, стратегии, принципов – а просто всякий раз боялась за меня, чтоб я не попался в когти вот именно на этом, очередном, дерзком шаге. Но, не одобряя письмо съезду, – помогала настукать их более сотни, а затем – все «открытые письма», «заявления». Пятьдесят пространных «Изложений» секретариата СП только через неё и шли. Я и забот не знал: она заготовляла всё в нужном количестве, держала на старте до назначенного момента взрыва, затем развозила первые экземпляры по главным исходным точкам (Наде Левитской в Иностранную библиотеку, А. Берзер в «Новый мир», в несколько квартир «Аэропорта», в Переделкино, через кого-нибудь в Ленинград), – а дальше катилось само.

Теперь познакомилась Люша с другими моими сотрудниками и многие встречи с ними, дела и связи тоже естественно взяла на себя. Вскоре её квартира стала центром для моей связи с Ленинградом: Кью, Эткиндами, потом появлявшимися там «инфантами первыми» (группа молодёжи, хотели мне помогать, я уже думал привлечь их к размножению «Архипелага», но не состоялась с ними работа), «инфантами вторыми» (Куклины); вся «левая» почта на Ленинград собиралась у Люши на квартире, и отсюда её брали попутные, и сюда привозили всё из Ленинграда, и приезжал кто. (Лидия Корнеевна была родом из Петербурга, там же родилась и Люша, у них сохранялись живые связи с городом.) Уже появилось несколько человек доверенных, кто знал наши ленинградские адреса и прямо туда относил. И некоторым приезжающим провинциалам, кого не хотелось оттолкнуть, а встретиться самому не складывались обстоятельства, – назначался тоже Люшин адрес, и Люша снабжала их книгами, передавала письма, вела за меня встречи. И в самой Москве, где я тоже бывал редкими налётами, я для упрощения стал передавать ей совсем отдельные области моих знакомств: и вдову Тэнно с приезжающими эстонцами, и семью Кобозевых, и семью Теушей, и даже одно время Зубовым для писем дал её адрес, и ежемесячные переводы моей тёте Ире тоже поручил ей, уж тем более всякие встречи аэропортовские, писательские – тут Люша была в родных струях.

Так много десятков проплыло людей, что не берусь ни в памяти восстановить, ни – загромождать эти страницы. Появился у нас диктофон – открылись новые возможности Люшиной работы: по моим вопросникам опрашивать свидетелей революции (свояченицу Пальчинского, племянницу Гучкова, инженера К. М. Поливанова и других), потом это записанное спечатывать на машинку, а я брал в уже готовых листиках. Люша оказывалась вместо меня центром обильного круга. Сколько всем тем она выиграла мне времени и сил – оценить невозможно. Никогда она не задержала ни одного моего дела, а только ускоряла всё, облегчая моё движение. И как измерить истраченные ею усилия? Плотность растрат превосходила возможности одного человека, для этого нужен был неспадающий подъём духа.

Был при смерти Корней Иваныч, и долг и чувство держали любимую внучку близ постели деда (да вся надежда с архивом его, с посмертным печатаньем только на неё и ложилась), – вдруг возникла дальняя опасность: в Ростове-на-Дону у чужих людей зависла целая перепечатка, комплект «Архипелага», – и Люша сорвалась и помчалась в Ростов спасать. (Везла назад, заложив сумку с «Архипелагом» в ящик под нижней полкой, надёжно, – а верхние полки в купе да достанься двум старушкам, и уж так просились пустить их на нижнюю, – а как оставить на ночь такую бомбу без контроля? – врала старушкам, что сама после операции.)