Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

Объединяю Еву и Данилу здесь в один рассказ, потому что с 1966 все замыслы и действия их в помощь мне были общими. Через них проходило и дальнейшее развитие с посланной плёнкой «Круга» – ведь Вадим Андреев был другом А. А. по эмиграции (и обвинительно входил издали в дело своего брата, то есть следственное дело А. А.). Ева и Данила вместе участвовали в подготовке и устроении моих свиданий то со стариками Андреевыми (те иногда приезжали в отпуск в СССР), то с Ольгой Карлайл, их дочерью, то с Сашей, их сыном. Ева и Данила постоянно были то свидетелями, то советчиками, то передатчиками. Насколько А. А. любил стариков Андреевых, настолько он всегда испытывал антипатию к Ольге Карлайл – но роковым образом не вмешался и не предупредил меня. (Я и сам должен был видеть, да понуждала исключительность встреч, краткость, опасность их и уже сделанный нами выбор Андреевых.)

В первых числах июня 1968 мы в Рождестве допечатывали «Архипелаг», в Париже бурлили революционные студенты, восхищённый их подвигами Саша (Александр Вадимович) Андреев приехал на недельную командировку в Москву с группой ЮНЕСКО. Весело звонил он Еве, что везёт ей подарки, вот расскажет о славных студенческих волнениях, которым москвичи так обывательски не сочувствуют («чего бесятся? пожили б у нас, узнали!»), – а у неё враз составилось, лишая покоя и сна: не судьба ли? не послать ли сейчас с Сашею «Архипелаг» на Запад?

Об этих нескольких грозных днях она тогда же написала короткие заметки, потом сожгла их; в 1974, уже после моей высылки, снова написала, Аля вывезла их, теперь я использую. И вот: и до и после этого Ева много рисковала с моими делами, но по запискам так рисуется, что всех прочих опасностей она не ощутила в меру, была ли внутренне безпечна? Нет, это манера у неё такая безпечная, внешняя. Но «Архипелаг» для неё занимал размеры выше всех наших судеб, размеры самой России. Эта операция далась ей десятидневным сверхнапряжением, не забываемым и сегодня.

Сперва: не дать же «Архипелагу» пропасть. Оставаться ему вечно здесь – погибнуть. Но в Сашиных руках попасть на таможне – ещё большая гибель и книге, и автору, и всем, – сколько имён в «Архипелаге» названо, ещё живых! – и ему самому. И опять – Андреев, допустимо ли его просить? И – согласится ли? Зато – руки чистые: не корыстные люди, с русским подлинным чувством, и не используют во вред. Упустить этот случай – а когда представится сходный потом?.. Эти сомненья Ева разделила с А. А., и, сколько можно понять, он – отговаривал её, напомнил, что занят более важным – постоянным хранением. (И всю историю за 10 лет теперь оглядывая, считаю, что он был прав, очень благоразумный человек.) Однако Ева уже загорелась и остановить её было трудно. Приехали в Рождество, вызвали меня в лес. Из заметок видно, как трудно ей решение давалось, ещё и не далось вполне, – мне же, помню, говорила с такой убеждённостью (всегда победоносная!), что быстро поборола мои сомнения. И правда, такое стечение: в самый день окончания «Архипелага» (и с запасом дней на пересъёмку плёнки), – и в чистые руки! Как отличить свободу нашего решения от Божьего начертания? Решили, без юноши: да! Впрочем, вспоминает Ева, я сказал им: «Действуйте, только если будет 99 % на успех, не иначе». В операции этот процент был, пожалуй, сильно не достигнут.

Саша принял вопрос обречённо-спокойно, он, оказывается, и предчувствовал, что его будут просить. – Тебе не страшно? – Страшно. Но я всё-таки русский. – Через день предложил он такой вариант: киномеханик будет отправлять контейнер с киноматериалами их группы, его и попросить сунуть туда и капсулу с нашей плёнкой, сказать: «Это рукописи моего деда. Вывозить их из Союза официально – слишком хлопотно. Помоги». (Второй раз тень Леонида Андреева сопровождала мой рулон.) Но контейнер ехал даже не опломбированный, не охраняемый дипломатическим статутом. В Троицыну субботу должна была вся группа улететь в Париж. Механик должен был ехать поездом на Духов день; во вторник Саша надеялся встретить его в Париже и вынуть из контейнера сам.