Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

В поле сочувствия (не только мне, но всему Движению) могли существовать такие старушки, как Надежда Васильевна Бухарина, в разное время много помогшая просто в быту, в хозяйстве – то Р. Медведеву, то мне, то Сахарову, то Шафаревичу, всем заметным «инакомыслящим», – отрывая силы от собственных детей и внуков. (Говорила: «Я до смерти должна отслуживать, что в лагере не сидела».) То и дело она пекла специальные питательные сухарики для лагерных посылок, встречалась с жёнами зэков, помогала им, раздавала подарки и книжки на несколько провинциальных городов. К тому времени типичная добрая бабушка, она без колебания принимала что-нибудь опасное в хозяйственную сумку и тащила, куда нужно. У неё всегда наготове были две машинистки – безкорыстно размножать любую самиздатскую вещь. Так три старушки составляли «батальон Самиздата»[74].

Что ж говорить о бывших зэках? Кто из них не движим был – помочь? Вильгельмина Славуцкая, долголетняя коминтерновка, отсидевшая затем 10 лет, добывала мне сведения о Козьме Гвоздеве, знакомила с детьми Александра Шляпникова, и так я черпал уникальный материал; устраивала мне тайное свидание с Бёллем – для передачи ему текстов на Запад. После моего ареста и высылки – помогла Але переправить собранные мною книги по русской революции, запрещённые к вывозу[75].

Другая коминтерновка, разведчица, латышка Ольга Зведре (а ещё раньше коренная чекистка, лично знавшая всю головку ЧК), тоже отсидевшая десятку, – снабжала меня неоценимыми показаниями.

В рязанское время я сознакомился с двумя старыми сестрами, одна – Анна Михайловна Гарасёва, в 20-е годы сидела как анархистка, другую, Татьяну Михайловну, на десятку сажали в 30-е, уже как советскую обывательницу. Собирали они мне материал для «Архипелага» и сам «Архипелаг» хранили частями в своём покосившемся провинциальном домишке XIX века, и плёнки, и другие рукописи. («Веселей стало жить, смысл появился!») Так как были у них печи, то забирали они с нашей квартиры все бумаги, конверты, которые нельзя было просто выкинуть, но обязательно сжечь. Ранним утром после исключения меня из СП, когда гебистская машина дежурила у ворот, пришла Анна Михайловна и в хозяйственной сумке унесла экземпляр «Изложения» – спасти, если на мою квартиру налетят.

Ещё была у меня в Рязани верная, твёрдая душа Наталья Евгеньевна Радугина, она связана была с Гарасёвыми, участвовала в общей сети, надёжно помогала. Предлагала и хранить, но ничего существенного дать ей не пришлось. А связь её с нами была открытая – и к ней ГБ нагрянуло с обыском в день моего ареста. Переворошили, ограбили, а криминал – выкуси, не нашли.

В 1964, когда я никак ещё не был опален, открыто работал в Военно-историческом архиве, – в книге посетителей увидел мою подпись Юрий Александрович Стефанов, подошёл благодарить меня за «Ивана Денисовича» и предложить свою помощь по архивам. Родом из Новочеркасска, ранним мальчиком (но с необычайной наблюдательностью и памятью) свидетель революционных тамошних событий (на таких неуничтоженных безобидных и прометается Железная Метла), в своё время отсидевший свою десятку (да и матушка его покойная тоже), – он и в 70 лет был ещё крепок, с тыквенной лысой головой, здоровенный казачище, а работоспособности необычайной: ведущий инженер-нефтяник, талантливый, ценимый и неутомимый на работе, – он только по вечерам да по воскресеньям разворачивался со своей страстью: общей историей Дона, казачества, а уж по смежности – и русской императорской армии. Естественно, и взгляды у него были коренные казацкие, антибольшевицкие (хотя он упорно скрывал их за безстрастностью исследователя). Архивные навыки – где, что и как искать, у него были высочайшие. Несчитано много помог он мне за годы своими развёрнутыми справками – об отдельных частях и личностях старой русской армии, и особенно о казачестве. (Общая черта в СССР: все помощники, все сотрудники где-то служат, всю богатырскую работу ворошат в досужное время и совсем безплатно.) Позже, когда стал я получать книги из-за границы, – очень порадовал «Донца» (как стали звать мы его) «белыми» изданиями о казачестве. Закоротил я его через Люшу, но много тревог он ей доставлял своей неспособностью кратко, намёками говорить по телефону, – раскрывал много лишнего, себе ж в опасность. А когда навалилось на нас ещё и крюковское наследство (см. очерк 14-й) – Ю. А. стал главным обработчиком этой всей горы, да много взял и для своих задач.