Многие называют баптистов, пятидесятников, евангеликов сектами. В принципе в самом этом слове нет ничего обидного – оно лишь означает группу, отделившуюся от основного религиозного течения. Так оно в истории и было. Впрочем, я – как и многие другие православные – предпочитаю более нейтральные названия: сообщество, деноминация, община.
Мое знакомство с протестантизмом началось в начале 80-х годов с баптистов и пятидесятников – ни лютеран, ни реформатов, ни других более старых протестантских общин в Москве в советские годы не было. Как-то на Ваганьковском кладбище, у могилы Высоцкого, где тогда собиралось немало «религиозно озабоченного» народу, ко мне подошли два приветливых молодых человека в типичных для тогдашнего москвича джинсовых костюмах и начали разговаривать на библейские темы, аккуратно критикуя Православие. Звучало все очень убедительно.
Вскоре новые знакомые пригласили меня на собрание в молитвенный дом на Малый Вузовский переулок (теперь он вновь называется Малым Трехсвятительским). Действо сначала отпугнуло – уж слишком было оно похоже на партийные мероприятия советского периода. Возвышающийся президиум с группой довольно угрюмых людей в черных и серых пиджаках, при галстуках. Несколько десятков пожилых мужчин и несколько сотен пожилых женщин в классических одеждах советских обывателей – скорее провинциальных, чем московских. Немного молодежи, одетой в стилистике обкома комсомола: «белый верх, черный низ». Довольно примитивные песнопения.
Впрочем, проповеди привлекали методичностью и рационализмом. Еще более интересными были «разборы слова» – полуофициальные встречи молодежи, где читали библейские тексты и размышляли над ними. Я начал всерьез интересоваться баптизмом.
Много времени было проведено в беседах с баптистами – молодыми и пожилыми, включенным в официоз и связанными с подпольем. На молодежных встречах на Малом Вузовском, рядом с тесными кабинетами руководителей Всесоюзного совета евангельских христиан-баптистов (ВСЕХБ), между прочим, молились об «узниках совести» – оказавшихся в тюрьме протестантских диссидентах Александре Семченко и Александре Комаре. Сами баптистские начальники – особенно генсек ВСЕХБ Алексей Бычков – были гораздо более доступны, чем православные иерархи. Это, конечно, подкупало. Ответственный секретарь журнала «Братский вестник», яркий проповедник Виталий Куликов мог беседовать со мной, тогда 14-летним юношей, часами. Сотрудница журнала Вера Кадаева постоянно собирала у себя в кабинете молодых людей. Хиппи, рокеры и просто ищущие москвичи разных возрастов могли просиживать у нее по полдня – иногда просто чтобы попить бесплатного чаю. Я довольно часто оказывался участником этих посиделок.
Впрочем, довольно быстро я понял: в баптизме нет духовной глубины. Лучшие люди этой общины не случайно черпали идеи из православных источников – святоотеческих творений, проповедей митрополита Антония (Блума), документов Московского Патриархата. Самым регулярным автором «Братского вестника» был пермский протоиерей Владимир Жохов – его «Размышления о Книге жизни» печатались годами из номера в номер под инициалами «В.П.» (в православных изданиях его не публиковали).