Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата

Но уверенность в собственном спасении – вещь для христианина вредная и опасная. Она приводит к духовной спячке, особенно если человек увлечен зарабатыванием денег и стяжанием имущества. Бог не «предопределяет» в вульгарном смысле одних ко спасению, других к погибели. Да, Он знает, что произойдет с каждым из нас. Но Он нас не «программирует», да и узнать, что нас ждет в вечности, мы не можем. И поэтому нам надо постоянно заботиться о вечной участи своей души – через хранение истинной веры, молитву, добрые дела. Ведь, как говорит Сам Христос, «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Ин. 11, 12). В Православии даже есть учащая смирению поговорка: «Все спасутся, я один останусь». Если же человек убедил себя, что рай у него уже «в кармане», ему недалеко и до застоя, и до гордыни, и до оправдания собственных грехов. Такое встречается и у пятидесятников, и у баптистов, и у евангеликов – особенно американских.

Человек без свободы немыслим. И Бог ждет от него решения – следовать Ему или нет.

– А что же тогда такое предопределение Божие? – спросят нас. – Может быть, Бог все-таки заранее решает, кто сделает выбор в Его пользу, а кто нет?

Действительно, есть в богословии такое понятие – «Божие предопределение». Оно очень ярко раскрыто апостолом Павлом в Послании к Римлянам: «Кого Он предузнал, тех и предопределил быть подобными образу Сына Своего» (Рим. 8, 29). Что это означает?

Богу, существующему над временем, одинаково известны наше прошлое, настоящее и будущее. И Он, конечно, знает наперед итог жизни каждого из нас. Знает Он, и каков будет наш нравственный и религиозный выбор.

Знает – но не делает этот выбор за человека. Знает – но не подавляет его воли. Знает – и желает, чтобы каждый человек, как бы зол он ни был, обратился на путь добра и вошел в благодатное общение с Ним. Если к чему и предопределен человек от рождения – так это к своей свободе, которую он может использовать как во благо, так и во зло себе.[25]

Вернемся к протестантам «традиционным». В 1990 году мне довелось побывать с митрополитом Питиримом в Швеции, в гостях у лютеранской общины. Конечно, сразу поразили практическая устроенность тамошней протестантской жизни, множество молодежных и информационных инициатив. Удивило, что были у лютеран и свои юродивые – с одним таким удалось поговорить у собора в Упсале. Это был человек с длинными волосами и кустистой бородой, разъезжавший на велосипеде с пачками листовок. Если есть такие люди – значит, народ Богом не оставлен.

Но вот пасторы и епископы оставляли впечатление людей депрессивных, доживавших свой век. Может быть, этим объяснялся и их интерес к России, от которой – несмотря на недавнее торжество атеизма – они ожидали нового движения в христианской жизни Европы. Принимали нас не просто как экзотических гостей из еще недавно закрытой страны. Вели умные разговоры, интересовались возможностями поездок в Россию. Вскоре у митрополита побывали несколько шведских церковных деятелей.

Затем, работая в Отделе внешних церковных связей, я много общался с финскими лютеранами, с руководителями и теологами «Евангелической церкви в Германии» (ЕЦГ) – она объединяет лютеран и реформатов. И с финнами, и с немцами у нашей Церкви есть многолетние официальные диалоги, которые, правда, в последние годы стагнируют, главным образом из-за «проклятых» тем «женского священства» и признания «однополых браков».

В диалогах с немецкими протестантами во времена моего участия отдавали приоритет общественным проблемам – чисто богословские темы, как тридцать-сорок лет назад, обсуждать уже не было смысла, ведь различия оказались непреодолимыми, и никакого «единства в вере» даже представить себе стало невозможно. В «политической» же дискуссии лютеране и реформаты постоянно пытались подтолкнуть нас к признанию демократии и верховенства прав человека, в том числе над религиозными нормами и традиционной моралью. В общем, и эта тематика особого «прогресса» не принесла.