Бог, которого люблю

Я решил тут же положить мать на месяц в больницу. У неё опять очень болели руки. Таким образом, если он даже пошлёт кого-нибудь к нам домой, разговаривать будет не с кем. Искать же меня, прикладывать усилия для этого, он не будет. Наверняка, подыскивая себе человека, он беседует не только со мной. Что ж, пусть работает с теми, до кого легче дозвониться.

В тот же день и дал себе задание быть предельно осторожным хотя бы год-полтора. Вдруг всё-таки вычислят, что живу у Ольги, и постараются поймать меня на чём-нибудь.

Следующие три года жизни прошли однообразно. После десяти утра я тратил несколько часов на то, чтобы скупить всякий дефицитный товар и привезти его домой и к Ольге. Вечером ехал на курсы. Раз в неделю приезжал Юра и все оптом забирал.

Теперь он занимался только коммерцией. Он покупал решительно всё – конфеты, серебро, детскую одежду, книги, иконы – всё, что могло представлять тогда хоть какую-то ценность.

Несколько лет назад, ещё при Брежневе, он решил, что в партийной деятельности толку мало, и просто сдал партбилет. Мотивировал тем, что собирается уезжать в Израиль, а там членам партии во въезде отказывают.

– Ты должен уметь поставить себя с людьми так, чтобы они были от тебя зависимы, – однажды, находясь в хорошем настроении, высказал Юра своё жизненное кредо.

По крайней мере, в отношении меня это действовало. Не забери он у меня вовремя товар, не заплати за него деньги, я буду вынужден приостановить все свои операции, а это – потери.

То ли оттого, что когда-то он проводил партийные собрания, то ли потому, что долгие года проработал начальником, говорил он со всеми, как с подчинёнными. Мы с Ольгой за глаза прозвали его «горлопаном».

Один раз, как обычно, он должен был приехать ко мне и забрать всё, что для него приготовил. Мы прождали его несколько часов. Когда раздался звонок, Ольга сказала Олежке:

– Иди, открой дверь. Наверное, это горлопан.

Через несколько мгновений услышали из коридора радостный голос Олега, он бежал от входной двери в комнату и кричал:

– Горлопан приехал! Горлопан приехал!

Юра вошёл в комнату, снял ондатровую шапку, сел на стул, и как всегда медленно пригладил несколько остававшихся на голове волосков.

– Гм, теперь я знаю, как вы меня называете, – беззлобно сказал он.

После отъезда Володи, я сблизился с Мариком. Ещё в 1971 году он подал документы на выезд в Израиль, получил отказ и автоматически потерял работу. Подававший надежды инженер-химик, сменил одиннадцать мест работы за эти тринадцать лет – был и обойщиком дверей, и плотником в театральном училище, и даже несколько месяцев проработал на кладбище. Правда, там ему долго удержаться не удалось. «Коллегам», которые вместе с ним сколачивали гробы, постоянно трезвый еврей пришёлся не ко двору.

За это время у него родились две дочки. Если сложить вместе все годы, которые его мать, жена, дети, родственники в Израиле провели в ожидании друг друга, получилась бы ни одна сотня лет.

– Чтобы они сгорели! – всякий раз, вспоминая власти, проклинал их Марик.

– Маркушка трусоват, – говорил про него Володя. Да Марик и сам как-то признался мне:

«В сравнении с Володькой я просто трус. Ты не представляешь, что он вытворял, когда мы ещё в молодые годы поехали на пароходе играть в карты. Один раз нас поймали, пришлось даже подраться, нам здорово досталось, но как он держался! А у меня так поджилки тряслись».

И вот «трус» Марик оказался не просто отказником, активистом. Таких, как он, было всего лишь человек сто. Они устраивали демонстрации протеста, встречались с американскими журналистами и конгрессменами, ездили к тем, кто оказывался в лагерях и ссылках. Три раза, ещё в брежневское время, он отсидел по тринадцать суток за участие в демонстрациях.

– А тебе не страшно? – спросил его однажды, зная, что сам бы я никогда на такое не решился.

– Ты знаешь, один бы я не пошёл, – признался Марик, – а так – все идут, и я иду. Со всеми не страшно.

Часто по вечерам, после того, как его жена Ада укладывала дочек спать, я приходил к нему, и мы втроем, сидя на его крошечной кухне, могли часами разговаривать.

Вспоминали Петю, который уже давным-давно жил в далекой Австралии и писал оттуда невеселые философские письма о смысле жизни, говорили о том, как повезло Володе.

В моей суетной жизни не находилось времени для того, чтобы слушать «Голос Америки», зато приходя к Марику, узнавал все последние новости. Он постоянно слушал «вражьи голоса», тем более что они иногда упоминали и его имя.

Как он сам признавал, «отказ» ввёл его в совершенно иной круг людей. Среди них были учёные, артисты, писатели, художники.