Бог, которого не было. Белая книга

А может, все было по-другому. Ты послушал битлов, и тебе приснился прекрасный кошмар — Rolling Stones. I can’t get no satisfaction — вполне может быть написано на твоем гербе. Если у тебя, конечно, есть герб. Ну и если ты вообще есть.

Так вот: если ты все-таки есть, то теория неисправного будильника хоть как-то объясняет, что ты ничего не делаешь.

Ты — велик, ты любовь, просто ты спишь и у тебя не работает будильник. Ну а как по-другому объяснить Освенцим и плачущую мать шестилетнего Алекса?

Шестилетние люди — народ упорный. Алекс мне снова написал. То есть тебе:

И я решил приехать. К Алексу. Не знаю почему. И не знаю зачем. Ну не в плейстейшен играть, да и не душу мамы шестилетнего Алекса спасать. Хотя и это тоже. Наверное, потому что время разбрасывать камни и время собирать камни.

Все девочки помнят своего первого

Ну а еще потому, что Алекс у меня первый был. Помнишь Снежану? Ту, которая не Даша и с которой можно забыть обо всем за сто баксов в час? С которой я вместо того, чтобы трахаться, последние сто долларов проговорил. Она мне тогда сказала, что все девочки помнят своего первого. Алекс как раз и был моим «первым». Потом были еще миллион пятьдесят две тысячи девятьсот девяносто три. Тех, кому я писал. Но Алекс был первым, особенным.

Думаю, что своего «первого» — Адама — ты тоже помнишь. Ведь это был первый, которого ты предал. И первородный грех — он твой, а не его.

Остальные мы расплачиваемся за тот грех, но он твой, не его. Проститутки тоже всегда обвиняют своего первого — мол, если бы не он, никогда бы я не стала проституткой. Я его любила, а он меня предал. Я ему доверяла, а он… Ничего не напоминает? Так вот: шестилетний Алекс вместе с мамой жил в Праге. Если бы я действительно был тобой, я мог бы моментально очутиться там. Но я — не ты. Мне пришлось лететь. Я в Праге давно мечтал побывать, пива попить. Но я не ради пива туда полетел. Ну или не только ради пива, а еще ради Алекса. Он же у меня первый был. А я — не ты, и не хотел предавать своего первого.

А может, просто — роллингами навело.

Ситар Брайана Джонса сопроводил меня в аэропорт Бен Гуриона.

Кит Ричардс с ухмылкой смотрел, как я покупаю билет.

Стюардесса прошептала вкрадчивым голосом Мика Джаггера:

Давай схватим мир
За шиворот
И залпом выпьем его до дна…

Ее напарница со сладкой улыбкой на лошадином лице и бейджиком Jane жестами показала, как это надо делать.

Еврейский мальчик с лицом растолстевшего Чарли Уоттса самозабвенно барабанил ногами по спинке моего кресла. Пришлось объяснить, что Чарли — самый стильный барабанщик рока и джентльмен до кончиков ногтей — никогда бы не позволил себе этого. Еврейский мальчик задумался и заткнулся. Кажется, даже пообещал похудеть. Но это не точно.

Пилот выглянул из кабины и показал мне язык. Вполне такой роллингстоуновский язык.

Мик Джаггер, протянув мне фляжку с виски и хлебнув, наказал: только никогда не пристегивайся…

«С богом!» — то ли мне, то ли тебе пожелал сидевший на соседнем кресле Кит Ричардс, когда самолет оторвался от земли. Все девочки помнят своего первого.

Look at yourself

Честно говоря, я немного боялся. Ну а вдруг ты все-таки есть и ебанешь молнией по самолету. Скажешь: мол, Богу — богово, а кесарю — кесарево, и ебанешь. И из-за меня погибнет еще куча людей. Тебе-то по хрену, а вот мне — нет. Но потом по салону прошла стюардесса — не та, что Jane, а та, другая, с голосом Джаггера, — и легким, еле заметным движением то ли почесала, то ли погладила свой зад. Почему-то от этого стало спокойно на душе — ну, не в том смысле, что я уверовал, что ты есть, а в том, что уверовал, что не ебанешь. Да и зад, обтянутый форменной юбкой авиакомпании, был неплох. В общем, я допил виски из фляжки Джаггера и заснул.

Проснулся уже в Праге. Ни Мика, ни Ричардса не было. Зато было утро. Настоящее июльское утро с пластинки хипов. Хотя в остальном мире была середина марта. Пару часов я бродил по старой Праге. Во-первых, мой шестилетний Алекс наверняка еще был в садике, а во-вторых, я пытался изобрести первую фразу. Ну потому что сначала было слово. По крайней мере, нам так рассказывают. Привет, я — Бог, и у меня не бывает соплей? Но сопли у меня бывают, а вот ни паспорта, ни водительских прав на имя Бога нет. Вдруг Алекс спросит: а чем докажешь? Чудес-то я делать не умею. К тому же я даже не додумался одеться поприличнее: прилетел, как был — в линялых джинсах. Да и постричься мне не мешало бы. Бог все-таки. Правильнее всего, конечно же, было появиться, согласно традиции, неопалимой купиной — там ни грязи на джинсах не видно, ни небритости. В общем, не подготовился я к своему первому гастрольному выступлению. Да и Прага. Ну, в смысле пиво. Точнее, Прага и пиво. В общем, Прага сама привела меня в Agharta. Говорят, что вход в мистическую Агхарту доступен только посвященным, чешский же вариант был открыт для всех. И, кажется, круглосуточно.