Бог, которого не было. Белая книга

Узнав меня, он устыдился и, прижав палец к губам, шепотом прошептал: никогда не пей эту гадость.

Я кивнул, и Моцарт, обернувшись назад, показал мне на каменную стену, на фоне которой он рекламировал этот ликер. На стене проступила надпись: «Магический театр. Плата за вход — разум». Через секунду надпись пропала, а Амадей подмигнул мне и заговорщически прошептал:. В следующем году в Иерусалиме, в переводе. Ну, это так евреи обещают другим евреям, что вот в следующем году, и обязательно в Иерусалиме, все будет. Особенно рьяно это обещают те евреи, которые точно знают, что ничего не будет. Ни в следующем году, ни вообще.

Я удивился — когда это Моцарт успел выучить иврит? — и попытался спросить, но время Моцарта закончилось и начались новости. Я попереключал каналы, пытаясь найти Моцарта и узнать, что все это значит, но попал на сплинов. Саша Васильев все мне объяснил: в одном из неснятых фильмов Федерико Феллини…

Титром к неснятому фильму — свежая рана, вырезанная ножом на рояле: Даша. Я поднял валяющийся на полу нож, повертел его в руках и снова позвонил Даше. И она снова не ответила.

Сплины продолжали: и двойная сплошная пролегла между ними. И там еще про письмо в пустом конверте — то, что Даша прислала мне, ну или тебе. То, что я не смог прочитать.

А теперь уже не смогу — осталось три часа и двадцать минут.

Сначала найди себя, тогда найдешь и ее

Это был один из самых грустных неснятых фильмов Федерико Феллини.

Человек — он состоит из виски, никотина и глупости. Ну я, по крайней мере. Даже не так: я состоял из виски, саке, мескаля, портвейна, который стоил две мои месячные зарплаты, никотина и глупостей. Глупостей было больше всего. А вот фильмы Феллини — они состоят из любви и грусти. Особенно этот.

Я сидел в пустом баре, вспоминал, как мы курили с восьмиклассницей в Лифте «Степного волка»: прямые существуют лишь в геометрии, а не в жизни. «Расскажи мне о себе», — попросила тогда восьмиклассница. А я сказал, что ничего толком о себе не знаю. А Пабло — тот самый саксофонист из «Степного волка», Моцарт Германа Гессе и владелец магического театра — сказал мне: сначала найди себя, тогда найдешь и ее. И тут меня — через черт знает сколько времени после этого косяка в Лифте — наконец пробило. На хи-хи. Я сидел в пустом баре и тупо хихикал, повторяя: сначала найди себя, тогда найдешь ее, ты пригласи в следующем году меня на анашу, плата за вход — разум, во имя прошлого, что вечно будет с нами. Ну я же говорю — человек состоит из глупости. Я, по крайней мере. И я понятия не имел, где мне искать себя. Но зато меня нашел ты. И твой второй.

Мой путь

Ты или твой второй (черт вас разберет) отобрал у меня нож, вытер с лезвия кровь рояля и сказал:

— Слушай свое сердце, оно подскажет правильный путь.

— Но ведь херню же подскажет, — возразил другой — ну, не тот, что первый.

— Херня и есть его путь, — заявил ты. Или не ты. Не знаю.

Эдик зарычал, и вы оба немедленно испарились. Зато я перестал хихикать.

— Никого не слушай, — сказал лабрадор, — ни их, никого. Только себя и Deep Purple.

Так говорил лабрадор. А сказав, замолчал.

И я стал слушать Deep Purple. Помогло.

Помогло настолько, что я уже мог снова пить. И я стал пить и слушать Deep Purple. Perfect Strangers. Совершенно незнакомые люди. Незнакомцы.

Я пил и думал, что если пёплы смогли собраться после стольких лет, то, может, и мы сможем?

Я и Даша. Абсолютно незнакомые люди. Незнакомцы.

Вся твоя жизнь — тень того дня, пел мне Иэн Гиллан.

Я и не спорил — я пил.

Ты вспоминаешь мое имя, пока я плыву сквозь твою жизнь? — спрашивал я голосом Гиллана Дашу.

Я — эхо твоего прошлого, отвечала она. Ну, то есть он — Иэн Гиллан. Но это была она.

Эдик пошел стащить что-то съедобное на кухню и тут же снова появился ты. Со своим вторым.

Второй (или ты) спросил:

— О чем эта песня?

— Ни о чем, — ответил я, и Гиллан одобрительно кивнул мне. — Она просто очень красива. Обалденно красива.

Лабрадор вернулся и опять зарычал — и ты опять исчез. И твой второй тоже.

— Скажи, — спросил я собаку, — как ты их вообще различаешь?

Эдик усмехнулся:

— Квантовая связанность Эйнштейна. Точнее — принцип Паули.

Экклезиаст за это время подружился с Аароном, и они часто обсуждали всякую непонятную хтонь. Принцип какого-то там Паули — настолько непонятная хтонь, что даже Гиллан замолчал и прислушался.

А лабрадор объяснил — и мне и пёплам: когда ты надеваешь носок на правую ногу — второй автоматически становится левым. С этими двумя — так же.

Пейс одобрительно отстучал коду, а я, сняв оба носка, вышел босиком на улицу. В руках я нес свои кроссовки, Deep Purple продолжали играть, а передо мной лежала херня. Это и был мой путь.