Богач, бедняк. Нищий, вор

«Весь вечер слезы, ох уж эти женщины», — холодно подумал он, застегивая рубашку и завязывая галстук. За его спиной, когда он стоял у зеркала, звучали рыдания. Он заметил, что волосы у него спутались, слиплись от пота. Он прошел в ванную. Десятки флаконов с одеколоном, с гелем для ванны, тюбики алка-зельцер, таблетки для сна. Рудольф тщательно причесался, уничтожая следы ночи.

Когда он снова вошел в спальню, Мэри-Джейн уже не плакала. Она сидела, выпрямившись, в постели и, сузив глаза, холодно смотрела на него. Она прикончила виски, но все еще держала стакан.

— Даю тебе последний шанс, — резко произнесла она.

Рудольф надел пиджак.

— Спокойной ночи, — сказал он.

Она швырнула в него стаканом. Он не стал нагибаться. Стакан пролетел, задев его лоб, и разбился о зеркало над белым мраморным камином.

— Маленькое дерьмо, — произнесла она.

Он вышел из комнаты, пересек прихожую и открыл входную дверь. Затем перешагнул через порог, тихо закрыл за собой дверь и вызвал лифт.

Лифтер был старенький — он годился лишь для редких поездок ночью. Он с любопытством рассматривал Рудольфа, пока лифт, воя, спускался вниз. Считает ли он своих пассажиров, подумал Рудольф, и подводит ли на заре итог?

Кабина остановилась, и лифтер открыл дверцу.

— Вы знаете, молодой человек, — сказал он, — у вас кровь течет. По лбу.

— Спасибо, — поблагодарил Рудольф.

Лифтер больше ничего не сказал, а Рудольф пересек холл и вышел на темную улицу. Очутившись на улице, где его уже не могли достать внимательные слезящиеся глазки лифтера, он достал носовой платок и приложил к лицу. Платок оказался в крови. После всех встреч остаются раны. Он зашагал, будя эхо, к огням Пятой авеню. На перекрестке посмотрел вверх. На табличке значилось: «63-я улица». Рудольф заколебался. «Сент-Мориц» находился на Пятьдесят девятой, у Центрального парка. Номер 923. Короткая прогулка по свежему утреннему воздуху. И, промокнув еще раз лоб носовым платком, Рудольф направился к отелю.

Как он себя поведет там, он еще не знал. Попросит прощения, поклянется: «Я сделаю все так, как ты скажешь»? Признается во всем, осудит себя, обелит, будет кричать о своей к ней любви, напоминать о лучших днях, забудет о похоти, станет нежным, заснет, забудет…

В холле было пусто. Ночной дежурный без любопытства поднял на него глаза — он привык видеть одиноких мужчин, которые забредают поздно ночью из спящего города.

— Номер девятьсот двадцать три, — сказал он в телефонную трубку. Рудольф слышал, как телефонистка звонила. После десяти звонков он опустил трубку на рычаг. Часы в холле показывали чуть больше половины пятого утра. Последние бары в городе закрылись тридцать пять минут назад. Он медленно пошел к выходу. Этот день начался в одиночестве и в одиночестве Руди заканчивал его. А может, так оно и к лучшему?

Рудольф остановил такси. С сегодняшнего утра он начнет зарабатывать по сто долларов в неделю. Значит, может позволить себе такси. Он дал адрес Гретхен, но когда такси уже помчалось на юг, передумал. Не хочет он видеть Гретхен и, уж конечно, не хочет видеть Вилли. А его сумку они ему перешлют.

— Извините, — сказал он шоферу, наклоняясь вперед, — мне нужен Центральный вокзал.

Хотя Рудольф сутки не спал, сна у него не было ни в одном глазу, когда в девять часов утра он явился в кабинет Дункана Колдервуда. Он не стал пробивать время на карточке, хотя она была в его ячейке. Пробивать время? Отныне это не для него.

Глава 3

1950 год

Томас набрал нужную комбинацию цифр в замке и открыл свой шкафчик. Вот уже несколько месяцев на всех шкафчиках в раздевалке висели замки и членов клуба просили оставлять бумажники в конторе, где их заклеивали в конверты и убирали в сейф. Это было сделано по настоянию Брюстера Рида после того, как у него пропала из кармана знаменитая стодолларовая ассигнация в ту субботу, когда Томас ездил в Порт-Филип. В понедельник, когда Томас вернулся в клуб, Доминик с удовольствием сообщил ему эту новость. «По крайней мере теперь эти гады знают, что ты ни при чем, и не будут обвинять меня, что я нанял на работу вора». Более того, он даже добился, чтобы клуб повысил Томасу жалованье на десять долларов, так что теперь он получал сорок пять долларов в неделю.

Томас переоделся в чистый спортивный костюм и надел боксерские туфли. Он заменял Доминика на пятичасовых занятиях по гимнастике, а потом обычно находились два-три члена клуба, которые просили провести с ними пару раундов. Он научился у Доминика казаться агрессивным, не нанося ущерба противнику, и запомнил изречения Доминика, убеждавшего его членов, что он учит их драться.

Томас не трогал четыре тысячи девятьсот долларов, лежавших в сейфе в Порт-Филипе, и, встречаясь с молодым Синклером в раздевалке, по-прежнему именовал его «сэр».