Богами не рождаются

– А почему? Слабаком оказался? – с чувством огромного превосходства снисходительно осведомился Педро.

– Ясно дело, слабак! – поддержал напарника Санчо. – Да он даже честь отдавать не умеет!

– А как это, честь отдать? – заинтересовался Антонио.

– Как, как! – совсем зашелся в хохоте Санчо. – Сходи к веселым девочкам, они тебя научат!

Послушник немедленно покраснел как помидор:

– Греха на Вас нет, да простит меня святая Ника! Мы же выдерживаем целибат!

– Цел…чего? – грубо подмигнул Педро.

К счастью, по причине собственной наивности, Антонио не смог понять пошлого намека. Зато двусмысленный разговор не ускользнул от бдительного уха лейтенанта де Ретайя, проводившего полуденный обход караулов.

– Это что еще такое? – грозно рявкнул командир герцогских кирасир. – Вас тут для чего поставили? Почему задержали кардинальского посланца?

Кирасиры немедленно вытянулись по стойке смирно. Глядя на них, Антонио тоже невольно приосанился, старясь придать своей высокой, худощавой фигуре более представительный вид

– Был дан приказ никого не пускать к Его светлости! – четко отрапортовал Педро

Де Ретай хмуро воззрился на нерасторопного подчиненного:

– Идиот! Просителей не пускать, ибо виконт занят важными государственными делами. А депеши – доставлять немедленно. Пусть проходит!

Антонио нерешительно замялся на пороге, страшась вступить в герцогский дворец, в котором до этого дня, ему еще ни разу не довелось побывать.

– Да пошел уже ты внутрь, посол! – напутственно подтолкнула его рука в железной перчатке. – Подвел ты нас парень, под монастырь!

Антонио птичкой перелетел через порог, пропахал носом метров десять по красной ковровой дорожке, поднял всклокоченную голову и замер в немом восхищении. Прямо перед ним переливался всеми цветами радуги огромный витраж, украшающий окно лестничной площадки. Разноцветное стекло изображало саму Рыжую Нику, сидевшую, с задумчивым видом на скамеечке в парке. Портрет святой разительно отличался от привычной трактовки, практикуемой во всех религиозных картинах. В первый раз юноша видел Нику не в образе уверенной в себе победительницы, несущей людям избавление от неминуемой гибели, а в виде обычной земной девушки. И хоть и была святая все в том же странном мужском облачении, которое ей одной и прощалось только, но лицо ее, свободное от обычной ироничной улыбки, хранило печать тоски и легкой меланхолии.

– Чудо! – трепетно шепнул Антонио, не в силах отвести глаз от чудесной картины.

Лучи палящего солнца, проникающие сквозь витраж, оживляли нежные черты вдохновенного девичьего лица. Еще ярче сияли волнистые рыжие волосы, еще прекраснее казались изумрудно-зеленые глаза под тонкими бровями в разлет… Под изображением красовались строки одной из молитв, создание которой приписывалось самой Нике:

И влившись вновь в круговорот,
Смерть оттолкнув движеньем рук,
Мы будем жить из года в год,
Бессмертия замкнувши круг
Антонио громко прочел хорошо знакомое четверостишие.

– Молодец, служка, старательно читаешь! – прозвучал насмешливый голос.

Послушник испуганно ощутил, как в его сутулую спину, точно между лопаток, уперлось что-то острое и тонкое.

– Это случайно не рапира? – жалобно хныкнул Антонио.

– Она самая! – констатировал незнакомец. – А ну-ка, сбацай мне всю молитву целиком!

И такая непререкаемая властность слышалась в этом холодном голосе, что Антонио не посмел ослушаться. Он прикрыл веки, вспоминая давным-давно вызубренный наизусть священный текст, и начал старательно декламировать на распев, наслаждаясь проникновенными мыслями, содержащимися в молитве: