Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

Простим им, прекрасным поэтессам века Серебряного Марине Цветаевой и Анне Ахматовой, ведь и они были детьми своего времени, и многое, что открылось в двадцать первом веке, им не дано было знать! Вот он, жизненный принцип Марины Цветаевой в действии: «Единственный судья – будущее!»

Наталия Гончарова – одна из самых прекрасных и загадочных женщин своего времени. Она осталась в поэтической истории России Мадонной. Пушкинской Мадонной на все времена.

«Люблю Гончарову Наташу»

Да, и сомнения, и тревоги, и раздумья о будущем не были чужды Пушкину. Но и предчувствуя грядущие беды и потрясения, он не отрекся от неё, своей Наташи.

История земной любви Пушкина с течением лет теряет подробности обыденной повседневной жизни, превращаясь в самое гениальное его творение – роман в стихах и прозе, письмах и воспоминаниях. Написанный на одном дыхании, набело, без черновиков и набросков – как пишется и сама жизнь.

Любовь к Натали – потаённый роман, тайнопись которого еще предстоит постичь. Он созидался в том же временном пласте, что и всемирно известные пушкинские поэмы и повести. Либо поэтические шедевры были явлены в мир в одно и то же время с ним, неизданным романом, который, по аналогии с любимым детищем поэта, мог быть назван именем его главной героини – «Наталия Гончарова».

И все в нем неразделимо – и судьба его творца, и жизнь героини: любовь, злодейство, смерть, ревность…

Будучи женой поэта, Натали сполна довелось испытать муки ревности, верной спутницы любви. Поводы к тому были, и вовсе не надуманные. Вспомнить хотя бы свидетельство Софьи Карамзиной о частых и искренних страданиях «мучениями ревности» жены Пушкина, возникающих из-за того, что «посредственная красота и посредственный ум других женщин не перестают кружить поэтическую голову ее мужа…».

Однажды поэт получил от жены и пощечину, давшую ему повод с гордостью рассказывать друзьям о «тяжеленькой руке» своей Мадонны.

Но вот что важно – ревновала Натали, будучи ещё невестой! Пушкин решительно отметал всякие подозрения: «Как могли вы подумать, что я застрял в Нижнем из-за этой проклятой княгини Голицыной? Знаете ли вы эту кн. Голицыну? Она одна толста так, как все ваше семейство вместе взятое, включая и меня».

До сих пор пушкинисты в неведении: кто же та особа, доставившая столько переживаний юной Натали? Анна Сергеевна Голицына, урожденная Всеволожская, имение которой находилось в тридцати верстах от Болдина? Либо иные княгини Голицыны – Евдокия Ивановна, Наталия Григорьевна, Прасковья Николаевна?

Пушкину приходилось вечно оправдываться: «Теперь послушай, с кем я путешествовал, с кем провел я 5 дней и 5 ночей. То-то будет мне гонка! с пятью немецкими актрисами, в желтых кацавейках и в чёрных вуалях. Каково? Ей-Богу, душа моя, не я с ними кокетничал, они со мною амурились… И как маленькой Иосиф вышел чист от искушения»;

«Я веду себя хорошо, и тебе не за что на меня дуться»;

«Твоя Шишкова ошиблась: я за ее дочкой Полиной не волочился»;

«…Опасения насчет истинных причин моей дружбы к Софьи Карамзиной очень приятны для моего самолюбия»;

«С Соллогуб я не кокетничаю, потому что и вовсе не вижу…»

И, может быть, именно эти ревнивые строчки Натали, продиктованные любовью, и которых нам не дано знать, были особенно дороги поэту?

Ревновала Натали мужа и к баронессе Евпраксии Вревской, – прежде ей, милой Зизи, влюблённый поэт расточал свои восторги.

Ревностью, тем же любовным недугом, был одержим и Пушкин, хоть и не желал в нем признаваться: «Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю все, что пахнет московской барышнею… Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя»;

«Женка, женка! я езжу по большим дорогам, живу по 3 месяца в степной глуши… – для чего? – Для тебя, женка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою. Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнию мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности…»;

«Гуляй, женка; только не загуливайся, и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причёсанную á la Ninon, ты должна быть чудо как мила».

«В день печали»

Наталии Николаевне довелось встретить печальные торжества: не случившуюся «серебряную» свадьбу, четверть века со дня кончины поэта и пятидесятилетие со дня его рождения. И год, когда Пушкину могло бы сравняться шестьдесят, последний юбилей мужа в ее жизни…

Тридцать пять лет – со дня встречи с поэтом и до своей кончины – Наталия Николаевна прожила с его именем. Почти столько, сколько отпущено было Пушкину земной жизни. Она пережила его на двадцать семь лет, долгих лет душевных страданий.

И всё же Пушкину не довелось стать свидетелем увядания милой Натали. Бог уберёг его от этого невесёлого зрелища.