Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

Государь настолько хорошо к вам расположен, что вам тут не нужна ничья помощь, – но ваши друзья, конечно, станут разрываться для вас на 46 тысяч частей – родные вашей жены также могут оказаться вам тут полезны. Думаю, что вы уже получили мое совсем коротенькое письмо. Ничто, в сущности, между нами не изменилось – я буду чаще видеть вас… (если Бог приведёт еще раз свидеться). Отныне – мое сердце, мои сокровенные мысли – станут для вас непроницаемой тайной, а письма мои будут такими, какими им следует быть – океан ляжет между вами и мною – но раньше или позже – вы всегда найдете во мне для себя – для вашей жены и ваших детей – друга, подобного скале, о которую всё будет разбиваться. – Рассчитывайте на меня на жизнь и на смерть, располагайте мною во всем без стеснения. Обладая характером, готовым для других пойти на всё, я драгоценный человек для своих друзей – я ни с чем не считаюсь, езжу разговаривать с высокопоставленными лицами – не падаю духом, еду опять – время, обстоятельства – ничто меня не пугает. Усталость сердца не отражается на моем теле – я ничего не боюсь – и многое понимаю, и моя готовность услужить другим является в такой же мере даром небес, как и следствием положения в свете моего отца и чувствительного воспитания, в котором всё было основано на необходимости быть полезной другим!

Утопив в слезах мою любовь к вам, я всё же останусь тем же страстно любящим, кротким и безобидным существом, которое готово пойти за вас в огонь и в воду – ибо так я люблю даже тех, кого люблю мало!» (фр.)

Пушкин – Е.М. Хитрово

18 мая 1830 г. Москва

«Не знаю ещё, приеду ли я в Петербург – покровительницы, которых вы так любезно обещаете, слишком блестящи для моей бедной Натали. Я всегда у их ног так же, как и у ваших» (фр.).

На обороте: Её Превосходительству Милостивой Государыне Елизавете Михайловне Хитрово etc. etc. etc. в С.-Петербурге на Моховой, дом Межуевой.

Пушкин – Е.М. Хитрово

Между 19 и 24 мая 1830 г. Москва.

«Прежде всего позвольте, сударыня, поблагодарить вас за “Эрнани”. Это одно из произведений современности, которое прочел я с наибольшим удовольствием. Гюго и Сент-Бёв бесспорно единственные французские поэты нашего времени. Особенно Сент-Бёв, и потому, если возможно достать в Петербурге его “Утешения”, сделайте доброе дело, и, ради Бога, пришлите их мне.

Что касается моего брака, то ваши размышления о нем были бы вполне справедливы, если бы вы обо мне судили менее поэтически. На самом деле я просто добрый малый, который не хочет ничего иного, как заплыть жиром и быть счастливым. Первое легче второго.

(Простите: я замечаю, что начал свое письмо на разорванном листе – я не имею духа начать его вновь.)

С вашей стороны очень любезно, что вы принимаете участие в моем положении по отношению к Хозяину. Но какое же место по вашему я могу занять при нем? Я, по крайней мере, не вижу ни одного, которое могло бы мне подойти. У меня отвращение к делам и к “бумагам” (des boumagui), как говорит граф Ланжерон. Быть камер-юнкером в моем возрасте уже поздно. Да и что бы я стал делать при дворе? Ни мои средства, ни мои занятия не позволяют мне этого.

Родным моей будущей жены очень мало дела как до неё, так и до меня. Я от всего сердца плачу им тем же. Такие отношения очень приятны, и я их никогда не изменю» (фр.).

Пушкин – Е.М. Хитрово

21 августа 1830 г. Москва

«Как я должен благодарить вас, сударыня, за любезность, с которой вы уведомляете меня хоть немного о том, что происходит в Европе! Здесь никто не получает французских газет, а что касается политических суждений обо всем происшедшем, то Английский клуб решил, что князь Дмитрий Голицын был не прав, издав ордонанс о запрещении игры в экарте. И среди этих-то орангутангов я осужден жить в самое интересное время нашего века! В довершение всех бед и неприятностей только что скончался мой бедный дядюшка Василий Львович. Надо признаться, никогда ещё ни один дядя не умирал так некстати. Итак, женитьба моя откладывается еще на полтора месяца, и Бог знает, когда я смогу вернуться в Петербург.

“Парижанка” не стоит “Марсельезы”. Это водевильные куплеты. Мне до смерти хочется прочесть речь Шатобриана в защиту прав герцога Бордосского. Он еще раз блеснул. Во всяком случае, теперь он снова попал в оппозицию. В чем сущность оппозиции газеты “Время”? Стремится ли она к республике? Те, кто ещё недавно хотели её, ускорили коронацию Луи-Филиппа; он обязан пожаловать их камергерами и назначить им пенсии. Брак г-жи де Жанлис с Лафайетом был бы вполне уместен; а венчать их должен был бы епископ Талейран. Так была бы завершена революция.

Покорнейше прошу вас, сударыня, повергнуть меня к стопам графинь, ваших дочерей. Благоволите принять уверение в моей преданности и высоком уважении» (фр.).

Пушкин – Е.М. Хитрово

21 января 1831 г. Москва