Богоубийство (СИ)

Изумление… Иных эмоций у Стефана пока что не имелось. Сумбурное, противоречащее и кричащее в нем самом, заставляющее его потеть больше, чем обычно. С ним происходит все это! А он… Как маленький ребенок… Как болван… по-другому он не мог описать свои действия и свои чувства. Даже словил себя на мысли, что надо бы поучиться у Анны этому ее аристократичному выражению лица, которое показывает, что жизнь то вроде не плохая, но и не мед, что есть в ней прекрасные вещи, которыми ты способен наслаждаться, но нет таких, которые способны тебя удивить. У нее это получалось отменно. Словно много лет она тренировала это выражение лица. Такого прекрасного, белоснежно чистого, нежного, отчасти отрешенного, но не флегматичного, а полностью присутствующего; явно реагирующего на конкретные вещи, но и не выказывающего настоящих эмоций, будто бы это не безразличие и вовсе, а обычное принятие очевидности, такой же повседневной, как закат солнца, явно не оставляющего заметного загара на этом лице. В него можно было засмотреться, забыться, и застыть как камень. В приятных муках. Стефан чересчур начал поэтизировать. Но иначе он не мог в этот момент, поскольку признавал, что за последние шесть лет не одно лицо, его так не пленило. Что уж говорить об остальном в ней.

Он пошел посмотреть на себя в зеркало. Видимо, для того, чтобы, хотя бы, что-то увидеть в себе. Снял очки и пристально всмотрелся. Посмотрел на свой лоб, на натертую переносицу, на губы. Подумал, что никогда и ни за что не посчитает себя красавцем. И Анну не поймет. А стоило ли? Почувствовал, что готов пойти к Анне. Чего же тянуть? Не красиво заставлять ждать женщину. Он посмотрел на свои руки. Немного успокоился.

Стук в дверь.

- Войдите! – отозвалась Анна.

Стефан приоткрыл дверь, несмело сделал шаг, затем второй, осматриваясь. Серджио как раз открывал бутылку вина, названия которого он уже не помнил, что заставило его подумать о том, чтобы хотя бы начать стараться запоминать названия тех вин, о которых говорит ему Анна. И пусть он не будет разбираться в них так же, как она, но все же хоть какие-то соображения зародит в себе.

- Спасибо, Серджио! – поблагодарила его Анна, сидя на одном из тех бордовых кресел, что располагались прямо напротив камина, по косой друг к другу.

Серджио быстро вышел и закрыл за собой дверь. Стефан все еще не смело подходил к Анне.

- А-м-м?.. – затянул он, словно что-то вопрошал в своих мыслях.

- Где Монсак? Вы это хотели спросить? – чуть улыбнувшись, с иронией спросила Анна.

Стефан улыбнулся в ответ, поняв шутку.

- Та нет, вовсе! – весело сказал он, - Я уже понял, что Серджио - дворецкий, мажордом, так это называется? А Монсак - деловой помощник, - сунув руки в карманы, тут же вынув их, очередной раз напомнив себе, что это дурная привычка, особенно в присутствии дамы.

- Присаживайтесь, Стефан! – предложила Анна, показав взглядом на кресло, что находилось рядом.

Между ними был небольшой столик, на котором и стояла бутылка вина, разлитого по бокалам. Таким огромным! Как те стаканы, в которые Анна наливала виски в прошлый раз. Стефан с неприятностью вспомнил об этом. Но предложение Анны тут же принял, смиренно сев в кресло, и посмотрев в сторону камина. Он не горел. Поэтому, он обратил свое внимание чуть выше. Над камином висел полутораметровый портрет хозяйки дома, подчеркивающий мельчайшие детали в натуральную величину. Словно художник по миллиметру писал ее портрет, снимая размеры. Вот только, на портере она не стояла, а сидела в полуобороте в три четверти, прямо направив взгляд на зрителя, смотревшего на ее портрет. В данном случае – на Стефана. Ее запястье было направлено к подбородку, но она не касалась его, словно для того, чтобы оставить лицо полностью открытым, но показать руку на портрете. Ноги художник изобразил не менее талантливо, но сдержанно, сделав акцент на изящности осанки Анны, а также на ее выразительнейшем лице. Красота ее волос была передана тонко, но не броско, они были перекинуты через дальнее от зрителя плечо, тем самым отлично гармонируя с остальными элементами портрета, в общем выполненного в довольно темных тонах, с преобладанием красного цвета, что не выглядело агрессивно, скорее – темпераментно. Чего только стоили глаза Анны на этом портрете. Они были не менее жгучими и притягательными, чем в жизни. И такими живыми, что Стефану могло бы показаться, словно она жива на этом портрете и следит за ним. И чем больше он будет уверен в том, что это всего лишь полотно и краски, тем ближе она будет к его душе, забираясь внутрь его скептического сознания, как дьявол, которому только и нужно, чтобы в него не верили.

- Отличный портрет! – сказал Стефан, взяв предложенный ему бокал вина в руку. – Позвольте спросить, кто автор сего великолепного шедевра и как давно он был написан?

- Ах, Стефан! Вряд ли имя автора, который и в Европе не столь популярен, что-либо скажет вам о нем! - метко заметила Анна.

«И правда» - подумал Стефан, желая лишь как-то начать разговор и унять в себе это удручающее его чувство.