Боярин, скиф и проклятая (СИ)

— Куница тут наговорил обо мне много хорошего, чего я не заслужила, — выдохнула Ауруса, убрав за ухо белесую прядь. — И я хотела бы сказать кое-что о Кунице, чего он не помнит, но за что я ему благодарна. Меня всегда кто-то защищал. Лютобор, его дружинники, Татьяна иногда, но был один человек, которому ни к чему было меня защищать: он не клялся, не был мне родственником. Вначале он вообще пришел меня убивать, за что был искусан и получил в зубы Святым Письмом, а потом и сам мне тумаков надавал, — кто-то из волков засмеялся, но трое присутствующих смотрели внимательно, пристально. Один — выжидающе, нервозно. — Как вы могли понять, мы друг с другом изначально не поладили, и у него не было ни единого повода, чтобы меня защищать. Но, тем не менее, Куница это делал, и не раз, за что я ему… — она запнулась, тяжело вдохнув, — я ему… я…

Ауруса судорожно вдохнула, и на миг Кунице показалось, что она плачет. Но затем он ощутил холодок, прошедший по спине, и все стало таким медленным, что он буквально мог разглядеть, как кубок выскользнул из ослабевшей белой руки, и как белоснежная и ставшая неожиданно маленькой и слабой девушка упала на колени, задыхаясь. В следующий миг мимо него пробежал Лютобор, подхватив сестру и заглянув в ее лицо, ставшее блеклым и перекошенным от ужаса. Из носа девушки потекла кровь, она схватилась за шею брата, всхлипнув, и пытаясь вдохнуть.

— Все хорошо, все будет хорошо, — выдохнул Куница, придерживая ее голову, и гаркнул: — АНАГАСТ! Сделай что-то! Она же умрет!

Жрец уже подоспел, и, понюхав вино, оставшееся в кубке, выругался. Он оттолкнул Куницу в сторону, а затем, перехватив Аурусу, повернул ее на бок и вставил в горло палец, заставив выблевать.

— Принеси воды! — гаркнул кому-то Анагаст. — Быстро!

Ауруса продолжала задыхаться, но уже меньше, тише. Куница же пытался вспомнить, кто передал ей кубок, и взгляд упал на Лиса, что единственный сохранял стальное спокойствие. Он смотрел прямо в глаза Кунице, и даже не думал шевелиться, хотя знал, что о его проступке узнали. Вожак оскалился по-волчьи и, зарычав, кинулся на парня, выбросив ему в лицо кулак.

— Зачем?! — гаркнул он, схватив Лиса за глотку.

— Она — чужачка, — просипел молодой волк, выплевывая кровь. — Она погубит тебя, отвратит от стаи!

Договорить Лис не успел: Куница резанул по его горлу кинжалом, и лицо вожака залило кровью, брызнувшей из раны. Он не понимал, что творит, гнев застелил взор, и только когда вожак повернулся, ища Аурусу, спокойствие навалилось недоброе. Она лежала на земле, бледная и маленькая, отравленная и слабая. Над ней бормотал заговоры Анагаст, в ее лицо всматривалась Татьяна и Лютобор, женщины испуганно перешептывались. Куница, стерев рукавом кровь, присел рядом, проговорив с горечью в голосе:

— Не уберег.

И вмиг в его голове пронеслись воспоминания-картинки, где он окровавленному Лютобору говорил, что не уберег «Ярогневу», хоть и пытался, да не уберег, потому как она на берендея кинулась.

— К себе ее отнеси, — прорычал Анагаст, вырвав его из мыслей, — и стереги, глаз сомкнуть не смей. Ночь переживет — будет жить.

— Да, — проговорил Куница и, бережно подняв на руки Аурусу, тяжелую от слабости, понес к своему шатру.

В этом ему поспешил помочь Лютобор и Татьяна, схватившая на руки сына и не решающаяся отпускать его после случившегося. Куница чувствовал, что сердце в груди колотится, выскакивает, а дышать становится нечем. Она была такая маленькая в его руках, и настолько уязвимая, что хотелось больше не отпускать.

Бережно уложив ее на шкуры, и накрыв покрывалом, скиф всмотрелся в бледное личико. Лютобор позади пыхтел и рычал. Берендеев дух рвался наружу. Куница это спиной чувствовал, и не хотел оборачиваться, чтобы ненароком не встретиться взглядом.

— Прости, — проговорил волк, положив руку на беленькую ладошку Аурусы, и сжав подрагивающие пальцы.

— Ты не уберег ее, — рыкнул боярин.

— Лютобор, откуда ему было знать? — вступилась Татьяна, укачивая сына на руках. — Не кори его, даже ты сам не знал, что…

— Я не у него прощения прошу, — Куница зарычал, как зверь дикий, сжимая бледную ручонку почти до хруста.

Ауруса начинала бредить. Ее белый лоб покрылся капельками пота, глаза крепко зажмурились, а губы зашевелились. Она бормотала что-то едва различимое, несвязанное между собой, но Куница вслушивался так, как будто это было чем-то немыслимо важным. Думать о том, что это могут быть последние слова Аурусы, не хотелось. Куница и думать забыл о том, что за спиной рычит Лютобор, и все от одной мысли о том, что в момент жизнь может просто выскочить из Аурусы со слишком сильным выдохом.

— За что?.. — отчетливо пролепетала она, а затем с хрустом выгнулась на лежанке и хрипло завопила, задыхаясь от собственного вопля.

Она билась в судороге, и было в этом что-то знакомое. Кунице показалось, что уже видел он бледное лицо, искривленное агонией, и то, как неестественно и резко ее тело судорогой бьет.

— Держи ноги! — рявкнул Лютобор, вжимая сестру за плечи в лежанку. — Куница! Ноги держи!