Боярин, скиф и проклятая (СИ)

До волков донесся шум и улюлюканье, и Куница напрягся, схватившись за ножи. Только не степняки, нашедшие их каким-то образом. Только не они. Куница посмотрел на товарищей, что заволновались, но приготовились к смертному бою, когда в воздухе что-то просвистело, и неподалеку раздался шум и крики. Но почему-то до них добегали одни лишь лошади, и Куница понял, почему так, только когда поднял взгляд вверх, и увидел, что Ауруса сидит на дереве, сжимая его ствол бедрами, и паля из лука по всадникам.

Куница приказал волкам разделиться: одни перехватывали испуганных коней, а другие — добивали и убивали степняков, которым так не повезло на свою глупость нарваться на стаю. Ауруса спрыгнула рядом с вожаком, и выпрямилась, вовсе не замечая того, как он уставился на нее. Куница был тому рад — до того завороженно смотрел на нее, что не хотелось показывать этого. Уж было что-то в Аурусе дикое, опасное и злое, и Куница понятия не имел: бояться того, или нырнуть в этот омут с головой.

========== Глава 14. Волк и волчица ==========

— Что Яра? — угрюмо пророкотал Лютобор, когда они вернулись с охоты. — Не обижали ее?

— Сама она, кого захочет, обидит, — ответил Куница, бросив взгляд в сторону Аурусы, присоединившейся к женщинам. Он решил не говорить Лютобору о стычке со степняками — меньше знает, меньше ворчит. — Отдашь ее за меня, боярин?

Боярин загоготал, хлопнув его по плечу могучей лапищей, да так, что Куницу чуть не сбил с ног. И что тут было смешного? Скиф не понимал, какого черта гогочет этот здоровый, подобный медведю, русич, когда он поступил по его традициям, попросив руки младшей сестры.

— А чего же сам того не сделаешь, волк? — фыркнул Лютобор, глядя на него сверху вниз. — У меня ее рук нет, я ими не заведую.

— Знаю, что у вас так принято, — проговорил скиф, чувствуя себя дураком.

— Попроси так, как у вас принято, она же часть вашей стаи, — боярин последние слова проговорил с горечью и нажимом, словно его раздражали они, кололи. — Через меня Яру ты не получишь. Хоть ты мне и товарищ, но не для тебя растил, много чести — тебе ее отдавать.

О, как он мог забыть? Всякий раз, как они с Лютобором об Аурусе говорили, тот становился в позу и заявлял, что не получит ее скиф, по крайней мере, благословения его на союз этот не получит. Мол, Яра — это изящный цветок, а он — пес смердящий, хоть и товарищ боярину. Уж больно не хотел боярин свою сестру отдавать, видно было, что дорожил ею, что заботился о ее будущем. Видать, хотел он видеть ее подле княжича, или подле другого боярина, в шелках всю, заботой окруженную. А Кунице почему-то казалось, что не по ней такая жизнь — самоцветом в шкатулке со златом лежать. И почему-то ему казалось, что и сам он может о Яре позаботиться, и не хуже других.

— Попрошу, — проговорил вожак, глянув на Аурусу, что засмеялась над чем-то, и как к ней присоединились другие женщины, хихикая.

Куница махнул рукой на смеющегося Лютобора и пошел в сторону добычи, которую они собрали с мертвых степняков. Вожак обычно делил добычу между теми, кто эту самую добычу захватил, и он намеревался отдать кое-что Аурусе. Она этого заслужила в полной мере, и Куница, взяв под узду белого коня, отнятого у степняков, и глянул на белую, за спиной которой стояла темная тень. На том волк и остановился, всматриваясь в тень. Темнота, несвойственная для ясного утра, тянула тонкие руки к ней, но затем, словно взгляд его почувствовав, метнулась на Куницу.

«Так ты, значит, видишь меня?» — пронеслось шепотком вместе с ветром.

И все успокоилось. Куница дернул головой и повел на глазах у всех белого коня к стоящей рядом с женщинами Аурусе. Те окружили молодую волчицу, и наперебой что-то рассказывали, а она смеялась, улыбалась и вся словно сияла изнутри. Зрелище завораживающее, и Куницу это приворожило.

— Ауруса, — проговорил он, голосом отгоняя женщин, чтоб расступились.

Маду последней отошла от Аурусы, улыбаясь.

— Что? — она обернулась к нему, сияя ослепительной улыбкой.

— Твоя часть добычи, белая, — Куница вручил ей поводья коня. — Он твой. И место справа от меня этим вечером — твое. Охотилась наравне с волками, добычу тебе с нами делить, и есть с нами.

— Спасибо, — проговорила девушка, погладив коня по белоснежной морде.

От ее улыбки Кунице стало как-то не по себе: он вновь ощутил то странное ощущение, которое вынырнуло, как из прошлого, и заставило протянуть к ней слегка подрагивающую руку. Но вожак вовремя себя остановил, едва лишь увидев, что Маду переглянулась со своей сестрой, и обе улыбнулись. Он понял, что стоит напротив белой, тянет к ней руку и вот-вот прикоснется к лицу, белому и холодному, как снег.

Куница торопливо отвел глаза, опустил руку и пошел прочь, не понимая, как так получилось, что он настолько себя не контролировал на глазах у остальной стаи. Всему виной была Ауруса — необъяснимая, непонятная, мрачная и отчасти пугающая. Куница и сам не заметил, когда она успела плотно засесть в его мыслях, и завладеть ими, но как-то девица это сделала.

— Куница! — окликнул его Лютобор. — Погоди, надо поговорить.