Наш путь начнется с самой бедной части города — с нулевых районов. Это как воспалившийся аппендикс, который никак не удалят. Двухэтажные дома-гусеницы пожирают все новое, разрастаются, тонут в гнили и плесени. Небоскребы толпятся чуть поодаль, словно боясь провалиться в помойную яму. Они не любят гусениц. И ненавидят людей-личинок.
Здесь не гуляют. Не живут. Не ездят на кабинах. Здесь умирают — медленно и мучительно — потому что бедность в городе номер триста двадцать приравнивается к обнулению.
Однажды я была в этих местах: подыскивала дешевое жилье. А потом бежала без оглядки, лишь бы не смотреть в глаза тех, кто так отчаянно держится за здоровую жизнь.
Я выхожу на неизвестном мне небоскребе. Здравствуй, помойная яма. Принимай новую личинку.
На перекрестке у проржавевшего киоска топчутся человек шесть. Ждут кармы — ежедневной нормы для бедных. Город заботится о каждом. И днем, и ночью.
Первая в очереди — немолодая женщина, кутающаяся в потрепанную шаль.
— Дайте хотя бы метров пять! Индикатор уже пищит!
Она судорожно взлохмачивает ярко-оранжевые волосы. Еще одно отличие «нулевых»: они до смерти боятся седины, поэтому покупают дешевые краски-порошки.
— Вы получили сегодня двадцать метров, — доносится из маленького окошка.
Как же странно: вокруг этой женщины пульсирует карма, но ей она недоступна. У меня, у человека из киоска, в Сети — спасительные байты есть везде. Везде, но не там, где они жизненно необходимы.
Я шарю рукой в кармане и натыкаюсь на флешку. Здесь два гига, заработанные на пранках. Как хорошо, что я не оставила ее дома.
— Вот. — Флешка ложится в ее руки. — Пользуйтесь.
Не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь к гусеничным домам, но она меня окликает:
— Подождите! — И сует мне в карман пакетик. — Это красная пастель[9]
. Спасибо вам.Я не поседею. Не поседею.
Переборов желание выбросить пакетик в ближайшую урну — некрасиво, женщина за мной наблюдает — я надеваю капюшон. Готова поспорить, что именно в нулевых районах родилось ледяное лето. А вдруг оно тоже сущность?
Я продолжаю путь к тому месту, откуда с минуты на минуту начнется обратный отсчет.
Возле прокуренного бара, почти на дне помойной ямы, я нахожу Оскара, Ника и Ольви.
— Где Альба? — вместо приветствия интересуюсь я.
За спиной раздается смешок:
— Что, соскучилась?
— Ты умеешь появляться, как нормальный человек?
— Нет.
— Кхм, не хочу вас перебивать, — кряхтит гость из прошлого, — но нам пора. Альба, как ты?
— Лучше некуда. — Даже сквозь биомаску я чувствую, как она посылает мне полный ненависти взгляд.
— В таком случае — вперед.
Оскар исчезает за углом бара.
— Почему молчите? — раздраженно спрашивает он, когда мы его нагоняем. — Как там Ларс?
— Разве Матвей вам не рассказал? — хмурюсь я, замирая у открытого люка.
— От него добьешься, — ворчит гость из прошлого, зло косясь на Ника. — Ну, с богом.
Мы спускаемся по ржавой мокрой лестнице и, лишь оказавшись в тоннеле, возобновляем разговор.
— Как по мне, Ларс добрый. Просто прячется за образом злого ученого, — тараторю я, боясь даже представить, о чем думает Ольви.
Оскар включает фонарик, и перед нами вспыхивает длинный коридор. От запаха плесени еда отчаянно просится наружу.
— Хорошо же он вас обработал.
Мы останавливаемся у внушительных дверей с царапиной-улыбкой, на этот раз перевернутой вверх ногами. Оскар вводит код на экране сбоку. Замок щелкает.
— Откуда у вас пароль? — изумляется Альба.
— Я же работал на Семерку. Да, коды периодически обновляются, но я знаю этот рандом-генератор наизусть. — Оскар прислоняется затылком к двери. — Дальше сами. Пересечете границу минут через пятнадцать, если будете идти прямо. И помните: вы можете вернуться в любое время.
— К чему все это? — недоумевает Ольви. — Вы набрали тех, у кого нет выбора. Мы никуда от вас не денемся, как бы ни мечтали.
Оскар касается запястьем перевернутой улыбки.
— Ты прав, солнышко. — Он выпрямляется так, что хрустят лопатки. — Но не будем о плохом. Звоните мне почаще. И что бы ни случилось, отформатируйте серверы невиновных.
— Мы не страдаем склерозом, — успокаивает его Ник.
— К утру вы дойдете до селения, — не обращая внимания на реплику изобретателя, продолжает Оскар. — Не пугайтесь. Тамошние люди носят индикаторы. Конечно, за границей есть и сущности. Постарайтесь не попадаться им на глаза.
Оскар сжимает кулаки, и я замечаю черный палец. Сейчас, в свете фонарика, я отчетливо вижу, что это татуировка. Маленькие солнца покрывают кожу до самого ногтя.
— Удачи, — шепчет он.
Ребята скрываются за дверью, а я не могу заставить себя пошевелиться.
— Шейра? — зовет Ник.
— Вы лучше, чем когда-то был я. — Оскар хлопает меня по плечу.
— Сомневаюсь. Кстати… Вам подарок от Ларса. — Я отдаю ему шкатулку и прислушиваюсь к ощущениям. Кажется, программа шизофреника-ученого меня не обнулит. Какое счастье.
Я спешу вслед за друзьями.
Здесь, как и в тоннелях города, пахнет плесенью и сыростью. Мы выбрали такой путь неслучайно: больных планемией не пропускают через таможню. Это незаконно.
По пути я мысленно подсчитываю объем кармы на флешках. Скоро метры начнут «съедаться» быстрее.