Бояться нужно молча

— У них амнезия. В программах — ни слова о прошлом. Им не за что умирать. — Папа взъерошивает волосы и прижимает кулак к губам. — Когда удаляется база данных, карма убивает; но если у человека амнезия, она не работает.

— Потому что действует в той части программы, где хранится память, — прибавляет мама.

Иногда без прошлого легче быть смелой.

Вы правы, Рене. Как никогда.

— Значит, сущности вылечатся, если пожертвуют памятью?

— Все, кто мог, вылечились, — возражает мама.

— Два человека из сотни. Слишком много для определения «все».

— Детка…

— Что теперь?

— Постараемся не доводить больных до обнуления, — отвечает папа. — Методы Оскара безвредны для Последних. Им не придется ничем жертвовать. Разве что в самых критичных случаях.

— А Вилли? Разве у него амнезия?

— Частичная. Побочное действие лекарств, которые он принимал, — поясняет мама. — Рана заживала тяжело, и Утешители назначили ему другой препарат.

Когда Ник показывал мне вживленный Оскаром индикатор, мы не смели даже думать о возможной ошибке. А ведь в их базе данных не было ни строчки о жизни до, поэтому все получилось. Они не учли самую малость: выцветшие фото в потрепанном альбоме, первый выпавший зуб, завернутый в тряпочку, комбинезоны, внезапно ставшие маленькими.

Как же банально. Настолько, что хочется сдохнуть.

— Мы вернулись, Шейра. Окончательно. Будем работать дома. — Мама, давясь этим «дома», тянется к стакану с водой на тумбочке. — И еще… Флешка Эллы. Ты сама отдашь ее Ларсу?

Пальцы невольно цепляются за кулон.

— Да. Мне нужно время.

— Конечно.

— Тогда у меня тоже просьба, — говорю я. — Не проболтайтесь Киру. Я позже свяжусь с ним. Когда…

…буду готова.

— Хорошо. — Мама сверлит взглядом папу. Кажется, через него уже можно просеивать муку. — Нам пора, дорогая. Мы придем завтра. Звони. — Она целует меня в лоб.

— Выздоравливай, — говорит папа.

Родители толкают дверь. В палату проскальзывает хоровод звуков. Цокот каблуков, обрывки фраз, бусины женского смеха выцарапывают на мне улыбку.

— Мы же сыграем в шахматы? — кричу я вдогонку.

Папа оборачивается. Секунду медлит и осторожно, словно боится, что от резких движений я передумаю, кивает. А затем, не проронив ни звука, они с мамой ныряют в суету коридора.

Я нащупываю под матрацем флешку. Подарок Рене. Таблетку от кошмаров. Что, если… Нет, завтра. Сегодня плохая погода.

Мы сыграем, пап. Мы обязательно сыграем.

* * *

Проснувшись в семь, я отправляюсь на обследования и не замечаю, как пролетает день. Одинаковые лица и гусеницы-слова, шприцы и карта больного на планшете — Утешители прочли меня до последней страницы. А я не осилила даже абзац.

Я возвращаюсь в палату вечером, после ужина. Лампочка-надзиратель подмигивает мне. Запотевший от тепла пальцев кафель плачет. Ваза на тумбочке обнимает лилии. Рядом валяется записка.

«Выздоравливай. С кем мне снимать пранки?»

— Я же просила.

Я опираюсь на тумбочку. Внушаю себе, что все в порядке. Утешители, мама с папой, Ольви, да кто бы это ни был… Он просто рассказал Киру. Он просто сдал меня и наплевал на мою просьбу.

Считай до десяти, Шейра. Считай и души́ демона. Иначе он задушит тебя.

В голове дохлыми рыбками всплывают недавние события.

Я бы пережила. Я бы попыталась воссоздать себя. Но мой учитель мертв. Он не успел на последний урок.

— Я же просила! — Кулак летит в вазу. Дыхание комкают всхлипы. Щека проходится по кафелю. — Я же просила…

Опускаюсь на пол. Волосы лезут в рот. Осколки вазы колют ноги. Разлитая вода топит лилии и записку. В горле клокочет крик, и я складываюсь поломанным креслом.

Пусть второй блок слышит это. И чувствует вместе со мной.

Бью кулаком о стену и сдираю кожу. По кафелю размазываются красные узоры. Розы. Я украшу эту тюрьму цветами.

В палату вламываются Утешители. Лампочка им доложила. Она на их стороне. Один готовит лекарство, другие бегут ко мне. В суете мелькает бородка, заплетенная в косичку. Ее хозяин, наверное, забыл, как мечтал попасть к нам в команду.

— Катитесь к черту! — кричу я, хватая осколок. — Еще движение… — Сердце на пределе. Если бы оно было двигателем хот-рода, то я бы взлетела к звездам. Каменные скулы Утешителей, кровать и шприц плавятся и, по ощущениям, я плавлюсь вместе с ними. — Еще движение — и я проткну себе шею.

У меня есть опыт. Я встаю. Вжимаюсь в стену. Пытаюсь врасти в нее, уменьшиться до крошечной плиточки. Прикасаюсь осколком к коже. Пальцы трясутся. Дернусь — убью себя нечаянно.

— Не надо! — На пороге замирает Ольви.

Как же невовремя ты зашел в гости…

— Выведите его, — командует Джон.

— Что ты творишь, Шейра? — вопит друг.

Молодой Утешитель скручивает ему руки.

— Зачем?! Зачем, Шейра?

— А зачем я? Незачем, — всхлипываю я. Злость вытесняют слезы.

Тот, ради кого я была сильной, умер. Сегодня мне двойка.

— Он любил тебя не за это, — цедит Ольви.

Его выводят в коридор.

Не за это. Осколок выпадает из пальцев. Я корчусь в беззвучных рыданиях. Джон поднимает меня и несет в кровать. Я — маленькая заблудившаяся девочка. Я скоро приеду домой и забуду о страшных играх.

Мне делают укол.