— Ну, можно и так, — поднимается, потягивается, разминает шею, и мне чудится, что сейчас упадет на колени, спустит мои штаны, раздвинет мне ноги, усядется меж и…
…но уходит наверх, оставляя только пачку недоеденных чипсов.
Завтра мы уже уезжаем, а в понедельник стартует школа, и вот мы вновь по разные стороны баррикад. Обычные дни, обычное доживание до финиша.
Интересно, Дик уже спит? Я-то уснуть не могу, лежу в холодной постели, смотрю в темное окно, и в мыслях только завтрашний отъезд и… ну, почему он хотя бы не попытается соблазнить мою трезвую голову? Я, может, тоже хочу…
— Ты спишь? Дик? — стучу, аккуратно, на случай, если и правда спит, всё-таки он удалился в комнату достаточно давно.
Молчание, топчусь, раздумывая: заглянуть или уйти; и любопытство побеждает. Тихо приоткрываю дверь, сразу бросаю взгляд на кровать, обнаруживаю ту пустой и вздрагиваю:
— Чего тебе? — Дик оказывается сидящим в кресле у окна, ноги вытянуты на невысокий стол, в руках заряжающийся телефон.
— Дай телефон, — прохожу внутрь, — утром верну.
— Мне самому нужен, — разводит руками, — так что обломись.
И действительно утыкается в телефон, печатает там чего-то, на меня больше не обращает внимания. А мне нужен же телефон, без него не отвлечься, в интернете не посидеть, с Джеффом дружески не пообщаться.
— Ну, Дик, дай, — подхожу к нему, совсем близко подхожу и останавливаюсь, — дай погонять.
— Ты его и так весь день гонял, — улыбается и вот уже смотрит мне не в глаза, а всё ниже и ниже… чувствую покалывание от этого внимания. — Хотя… если бы ты мне тоже что-нибудь дал…
— Например? Всё что угодно, кроме секса, — предупреждаю сразу, а Дик думает возражать:
— Тогда зачем ты в одних трусах ко мне заявился?
Холодно. В доме достаточно холодно, чтобы ходить в толстовке, а не шастать в трусах, как подметил Дик, но я ведь из постели выполз на пару минут, чтобы… телефон взять, да.
— Потому что лень одеваться, а потом опять раздеваться, — поясняю, хотя и это лень.
— Рэнди, я трахаться хочу… — само собой разумеющееся сообщает, — но… так и быть, повернись, постой спокойно минуту — и телефон твой.
Ха? Повернись к нему жопой и постой минуту? Серьезно? Постой минуту спиной к гею — и вуаля? Он что, дебила во мне нашел? Срываюсь вперед, чтобы выхватить чёртов мобильник, но Дик более ловкий, уводит руку вниз, так что еще одно движение для меня, и я завалюсь на него.
— Тц-тц, я создаю условия, чтобы их соблюдали, — усмехается, — так что…
Ладно, рожа хоть и наглая у него, но минута — это всего лишь шестьдесят секунд. Вот если бы он предложил две минуты, то я бы точно не согласится, но шестьдесят секунд это не сто двадцать, поэтому…
— Пф, будто это погоду сделает, — и, прежде чем повернуться к нему спиной, предупреждаю: — Но учти, в этот раз я считаю.
Дик улыбается, и это последнее, что вижу, прежде чем закрыть глаза и начать: раз, два, три…
Ладонь ложится на копчик, а потом и вовсе соскальзывает на задницу, сжимает, как обычно мнут задницы потаскух, но счет-то идет.
Шесть, семь, восемь…
Сдергивает трусы вниз, и во мне рождается желание заорать и убежать, но я выдерживаю, продолжая считать. Десять, одиннадцать…
Наминает правую ягодицу, потом левую, и вот снова правую, наверняка до красноты. А я делаю глубокий вдох, цифры в голове доходят до двадцати, недолго осталось.
Пальцы, ставшие совсем холодными на фоне горящей задницы, устремляются в центр, и у меня чуть глаза на лоб не вылезают. Что за сука, неужели он думает, что я буду терпеть, пока он мне анус трогает?!
Двадцать девять, тридцать, тридцать один…
Поглаживает мягко, не надавливает, слава богу, и не думает вставлять, и всё же это касание заставляет мысленно заикаться в подсчете. Ну, кто из нас ненормальнее: я или Дик?
— Тебе приятно? — спрашивает, а пальцы наконец оставляют в покое анус и спускаются ниже, и это уж точно приятно. Прям головокружительно.
— Вообще-то нет, — а член начинает предавать, но Дик-то не видит.
Возвращается вверх, к анусу, и массирует активнее, от этого покрываюсь мурашками, хотя запоздало ловлю себя на мысли, что в доме не так уж и холодно. Точнее вообще не холодно, а очень даже жарко.
Сорок пять? Сорок семь? Ладно, уже типа пятьдесят, и произношу вслух:
— Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три…
Чужая рука приступает снова к наминанию ягодиц в оставшиеся секунды, а я стараюсь собраться сбить подобравшееся полноценное желание. Надо просто думать о чем угодно, только не о происходящем, и секса больше не хочу.
— …шестьдесят.
Сразу же натягиваю трусы и пыхчу от ложной ненависти и ярости:
— Давай телефон, блять.
Дик смеется и, прекращая, качает головой. А я ведь чувствую, что возбужден он как чёрт, настоящий чёрт, вон, глаза блестят и полыхают… похоть это.
— Ну, не знаю, — улыбается, хотя это вовсе не улыбку, а оскал больше напоминает. — Давай еще минуту — и вот тогда точно телефон твой.
Хах, мать вашу, сука! Если я его задушу, Господь же меня оправдает? Ладно, может, и не Господь, но дьявол уж точно. Или тот на стороне гомосексуалистов? Блять.