Бойся сбычи мечт

Когда зимой я «соболевал», то вечером обязательно снимал шкурку, а тушку на следующий день использовал для приманки. И прибегал я сюда не зря. Зимой то шкуркам ничего не сделается, а вот в тепле не обработанная шкурка сгниёт на раз-два.

Вытащив мешок Урфа, колчан с луком и стрелами, шкуры и одежду я спокойно посмотрел на напарников и усмехнулся, доставая ворох шкурок.

— Моя охота уже удалась. Жаль, что никто из вас не пошёл со мной. Но я выделю из своей добычи по две куницы тому, кто поможет мне отнести добычу в мой типи (дом из шкур).

Замешательство было очень коротким. Тапиров можно было пострелять и завтра, а вот у соболя шкурка летом никудышная, это знал каждый индеец, и получить летом две шкурки — это стоит отмены охоты на тапиров.

Я отдал сумку с пушниной Кролику, спальные шкуры, связав, Медведю. И тот и другой были даже чуть крупнее меня. Одежду Урфа понес Лис, не желавший терять заработок ради амбиций. Колчан со стрелами и лук понёс я.

Надо понимать, что этот лук очень сильно отличался от нормального индейского, то есть короткого, лука. Это он для Урфа был коротким, а для теперешнего меня он стал длинным. Но я примерялся к нему, когда прибегал сюда, натягивал на него тетиву и тренировался в стрельбе.

Сейчас я легко могу растянуть лук на всю длину стрелы, что вряд ли сможет сделать кто-либо из воинов племени.

В стойбище мы вернулись на закате. Собаки залаяли, учуяв чужой запах. И я чувствовал запах, отличный от нашего, индейского. От пропахших потом шкур и одежды Урфа, не смотря на то, что они проветривались уже около полугода, проистекало такое звериное амбре, что сдыхал на подлёте гнус.

И это я ещё часто мылся. Хотя в тайге, на пятидневном переходе, какое мытьё? Никакого. Поэтому шкуры и одежда пахли. Индейцы кривились, отворачивали носы, но, подогретые достойной оплатой, терпели.

На лай собак с оружием в руках из вигвамов повыскакивали сиуи, и сильно удивились нашей банде, нагруженной хабаром.

Я шёл, гордо неся перед собой большой лук с большими стрелами. К тому времени на одном из привалов я накинул тетиву, и лук предстал перед соплеменниками во всей его идеальной форме.

Я расплатился с помощниками принципиально при всех, окруживших нас жителях стойбища, выдав каждому носильщику по две шкурки. Я намеренно выворачивал мездрёные шкурки мехом наружу, долго выбирал, рассматривая их в заходящем солнце, и отдавал самые лучшие.

Шкуры и одежду Урфа я оставил возле вигвама, с противоположной от входа стороны.

— Зачем ты принёс эту гадость? — Возмущённо спросила жена.

— Молчи женщина! Ты не понимаешь! — Огрызнулся я.

Она меня раздражала. Как я вскоре понял, её имя Чувайо означало — Антилопа, но на антилопу она не походила, даже если поставить её на четыре точки. И в моём понимании антилопа, это кроткое и пугливое животное, но Чувайо ни кротостью, ни пугливостью не страдала.

В вигвам вошёл шаман.

— Это ты хорошо придумал Вихо, что нашёл вещи большеногого. Покажи, — приказал шаман.

Я внутренне усмехнулся. Я знал, что кроме шкурок в сумке ничего нет. Кремень, огниво, топор, инструменты и оружие я перепрятал давно. Кроме ножа и маленького рабочего топорика я брал с собой на охоту маленькие ножницы и бронзовые хирургические инструменты: скальпель, пинцет, зажим.

Маленькие эти предметы были для меня, когда я существовал в теле Урфа, а для теперешнего меня, в теле Лэнса, они были в самый раз. Ножницы, например, мне пригодились при вырезании лент из шкурок соболя, использованных мной для вязания жилета.

Я вывалил хабар под ноги жене и передал сумку шаману. Тот обыскал её и подозрительно уставился на меня, хитро прищурив левый глаз и при этом скривив лицо.

— Духи подсказывают мне, что здесь находились и другие вещи. Большеногий прибежал сюда без вещей, значит, они должны были оставаться в мешке. Где они?

Я понял, что жена нашла инструменты и «настучала» шаману. Я подумал, усмехнулся и достал из-под изголовья своего спального места топорик и ножницы. Охэнзи протянул к ним руки, но в руки шаману я их не дал.

— Ты же не собираешься забрать их у меня, шаман? — Спросил я.

— Эти вещи принадлежали большеногому, а значит, в них живут их злобные духи. Надо долго заговаривать их, чтобы ими пользоваться.

— Не заговаривай мне зубы, Охэнзи. Эти вещи мои. И ты знаешь об этом. Были мои и будут мои. — Я сделал нажим на слово «были». — Ты понимаешь?

Я смотрел на него беззлобно. Даже добродушно.

— Мы с тобой — одно целое. И я благодарен тебе за то, что ты для меня сделал. Хочешь, возьми половину хабара. — Я пнул ногой кучу меховой рухляди. — Но эти вещи пока побудут у меня. Я ещё такие отолью, но потом. И другие. За холмами много меди.

— Ты хочешь пойти за холмы? — Изумился шаман. — Но там же большеногие!

— Их там осталось мало и они уже не поднимаются в верховья рек. По крайней мере, про две реки, берущие начало с этих холмов, я знаю точно.