Проделывать эту операцию легче всего с холодными супами, такими как вишисуаз[19], или когда наш шеф-повар готовит по-настоящему свежее гаспачо[20]. Но это невозможно с французским луковым супом, поверхность которого в горшочках покрыта коркой расплавленного сыра. Если бы у меня были деньги на обед в нашем ресторане, я бы заказал именно его.
У нас с Тайлером возник острый дефицит новых идей. Когда постоянно подкладываешь что-то в пищу, это быстро наскучивает. Складывается ощущение, что это — часть твоих служебных обязанностей. Но тут как-то на банкете один из докторов или юристов, неважно кто, говорит, что вирус гепатита живёт шесть месяцев на поверхности нержавеющей стали. Представляете, как долго он проживёт в шарлотке по-русски с ромовым заварным кремом?
Или в лососёвой запеканке?
Я спросил у доктора, где можно разжиться вирусом гепатита, а тот уже был крепко под градусом и рассмеялся.
Всё можно найти в баках на больничной свалке, говорит он и смеётся.
Всё, что угодно.
Больничная свалка: вот это действительно — дойти до точки.
Положив палец на кнопку лифта, я спрашиваю Тайлера, готов ли он. Шрам на тыльной стороне моей ладони вздулся и блестит как пара губ, точно повторяющих очертания поцелуя Тайлера.
— Секундочку, — говорит Тайлер.
Томатный суп, наверное, всё ещё горячий, потому что пакостная штучка, которую Тайлер запихивает в ширинку, раскраснелась от пара, словно королевская креветка.
11
В Южной Америке, что недаром зовётся Зачарованным Краем, мы могли бы перейти вброд реку, и маленькая рыбка забралась бы к Тайлеру в уретру. Рыбка эта сплошь покрыта колючими шипами, которые она может выдвигать и втягивать. Она зацепится шипами за стенки мочеточника Тайлера и приступит к метанию икры. Есть столько различных возможностей провести субботнюю ночь гораздо хуже.
— Мы могли бы и похлеще обойтись с матерью Марлы, — говорит Тайлер.
— Заткнись, — парирую я.
Тайлер говорит, что французское правительство могло бы нас похитить и спрятать в подземном комплексе в окрестностях Парижа, где даже не хирурги, а в спешке обученные лаборанты отрезали бы нам веки для того, чтобы проводить на нас испытания на токсичность нового аэрозоля для загара.
— Такие вещи случаются, — говорит Тайлер. — Почитай газеты.
Хуже всего то, что я точно знаю, что Тайлер затеял насчёт матери Марлы. Впервые, с тех пор, как я с ним познакомился. Тайлер зарабатывает настоящие деньги. Заколачивает бабки. Позвонили от Нордстрома и заказали двести брусков мыла для лица «Тайлеровский Жжёный Сахар» к рождеству. Они предложили оптовую цену двадцать долларов за брусок, и у нас появились деньги на то, чтобы проветриться в субботу вечером. Починить газовое отопление. Сходить на танцульки. Если бы у нас хватало денег на всё, я бы ушёл с работы.
Тайлер действует под вывеской «Мыловаренный Завод на Бумажной улице». Говорят, что лучше мыла никто никогда не видывал.
— Гораздо хуже было бы, — говорит Тайлер, — если бы ты случайно съел мать Марлы.
Чуть не подавившись курицей «гунь-бао», которую я жевал, я велел Тайлеру заткнуться.
Эту субботнюю ночь мы проводим на переднем сиденье «импалы» выпуска 1968 года, которая стоит на приколе на спущенных шинах на парковке для подержанных автомобилей. Мы болтаем с Тайлером, пьём пиво из банок, и нам уютно на переднем сиденье «импалы», ибо оно просторнее, чем диваны, которые большинство людей могут себе позволить. В этой части города парковками заняты почти все улицы. Торговцы автомобилями зовут машины в таком состоянии «шпротами»: все они стоят по двести долларов, и днём их можно купить у цыганских парней, которые держат эту торговлю. Цыгане стоят возле дверей фанерных будочек, где у них конторы, и курят длинные, тонкие сигары.
Такие машины любят покупать старшеклассники, чтобы разбить их в хлам и больше уже ни о чём не волноваться. «Гремлины», «пейсеры», «маверики» и «хорнеты», «пинто», пикапы «Интернейшнл Харвестер», открытые «камаро», «дастеры» и «импалы». Машины, которые их владельцы когда-то любили, а затем выбросили. Животные на водопое. Невесты, одетые в платья от «Гудсвилла». С чёрными, красными и серыми бамперами, с наростами на днище, которые уже никто никогда не станет отскребать из пескоструйной машины. Отделка салона: пластик под дерево, пластик под кожу и пластик под хром. На ночь цыгане даже не запирают дверцы этих машин.
Фары машин, проезжающих по бульвару, высвечивают на миг цену, написанную на огромном, как экран панорамного кино, ветровом стекле «импалы». Это Америка. Цена — девяносто восемь долларов. Изнутри это выглядит как восемьдесят девять центов. Ноль, ноль, точка, восемь, девять. Позвоните Америке по этому номеру.
Большинство машин здесь стоят не больше ста долларов и у всех у них на ветровом стекле наклеено условие продажи: «ЗАБИРАТЬ, КАК ЕСТЬ».
Мы выбрали «импалу» потому, что, если придётся спать в машине в субботнюю ночь, шире сиденья не найти.