Бойцовский клуб

Я останавливаю лифт между этажами, а Тайлер, тем временем, расстёгивает ремень. Когда лифт останавливается, кастрюли с супом на раздаточной тележке перестают греметь крышками. Тайлер снимает крышку с супницы, и пар вздымается грибом до самого потолка.

Тайлер расстёгивает ширинку и говорит:

— Не смотри, а то у меня ничего не выйдет.

В супнице — томатный суп-пюре с мексиканским кориандром и моллюсками. Аромат такой, что постороннего запашка никто не учует.

Я тороплю его, постоянно оглядываясь через плечо, а Тайлер уже выпростал на полдюйма свой отросток над супницей. Со стороны это выглядит довольно забавно: как будто слон-переросток в галстуке-бабочке всасывает суп через маленький бледный хобот.

Тайлер говорит:

— Я же сказал тебе: «Не смотри!».

На двери лифта прямо передо мной имеется маленькое окошечко-иллюминатор, через которое я могу видеть, что творится в коридоре банкетного блока. Но сейчас, когда лифт остановлен между этажами, всё что я вижу — это узкая щель высотой в тараканий рост, просторы зелёного линолеума, и вдалеке — полуоткрытая дверь, за которой магнаты и их необъятные супружницы вёдрами хлещут шампанское, сыто рыгают и демонстрируют друг другу бриллианты больше чем моя жизнь.

На прошлой неделе, говорю я Тайлеру, когда все юристы штата Нью-Йорк собрались здесь на рождественскую вечеринку, я поднапрягся и наложил в приготовленный для них апельсиновый мусс.

На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и пернул над целой тележкой «Boccone Dolce[18]», приготовленного для чаепития, которое организовала «Молодёжная Лига».

Ну и хитрец этот Тайлер! Знает, как хорошо меренги впитывают запах!

Через щель в тараканий рост до нас доносится музыка, которой пленная арфистка услаждает магнатов, пока те отправляют в свои рты, битком набитые мраморными зубами, огромными как камни Стоунхенджа, ломти баранины величиной с поросёнка каждый.

Ну, давай же, говорю я.

— Не могу, — отвечает Тайлер.

Если суп остынет, его отправят обратно на кухню.

Эти типы иногда отсылают блюдо обратно на кухню безо всяких видимых причин. Они просто хотят, чтобы ты побегал за их денежки. На таких вечеринках принято включать чаевые в счёт, так что они полагают, что уже купили право обращаться с тобой как с дерьмом. Мы, разумеется, ничего не отправляем на кухню. Переложим слегка и на другом блюде подадим кому-нибудь ещё, и тот даже не заметит: молодая картошечка по-французски или спаржа под голландским соусом, полный порядок.

Я говорю, Ниагара. Нил. В школе мы верили, что если руку спящего человека засупуть в миску с тёплой водой, то он напрудит в постель.

Тайлер говорит:

— Во!

У меня за спиной Тайлер говорит:

— О да! Пошло! Пошло! Наконец!

За полуоткрытыми дверями зала мелькают в танце золотые, чёрные и красные юбки, такие же длинные как занавес из бархата с золотым шитьём в старом бродвейском театре. Мы видим, как в щели мелькают парами один за другим чёрные кожаные «Кадиллаки» со шнурками на том месте, где должно было быть ветровое стекло.

Не переборщи, говорю я.

Мы с Тайлером превратились в партизан сферы услуг. В саботажников званых ужинов. Когда отель занимается организацией банкетов, он предоставляет всё: еду, вино, посуду и официантов. Всё оплачено. И поскольку они знают, что ты уже получил свои чаевые, они обращаются с тобой как с тараканом.

Однажды Тайлер обслуживал званый ужин. Именно тогда Тайлер стал официантом-ренегатом. Это был первый такой ужин, который он обслуживал. Мероприятие происходило в том белом стеклянном доме, похожем на облако, что возвышается над городом на своих стальных ногах, которые упираются в склон холма. Гостям как раз подали рыбное блюдо, и тут, пока Тайлер соскребает с тарелок остатки спагетти, хозяйка дома вбегает на кухню с клочком бумаги в трясущихся руках. Не разжимая челюстей, мадам вопрошает, не видели ли официанты, чтобы кто-нибудь из гостей проходил на ту половину дома, где спальные? В частности, из гостей женского пола? А хозяина дома никто не видел?

В кухне Тайлер. Альберт, Лён и Джерри протирают и составляют в стопки тарелки, а ученик повара, Лесли, раскладывает порции чесночного масла на артишоки, фаршированные креветками и улитками.

— Нам не велели ходить в ту часть дома, — говорит Тайлер.

Мы вошли в дом через гараж. Нам не полагается находиться нигде, кроме гаража, кухни и столовой.

Тут за спиной жены в проёме двери возникает сам хозяин дома, он вырывает записку из трясущихся рук жены со словами, что так будет лучше.

— Как я могу говорить с этими людьми, — возмущается мадам, — не зная, кто это сделал?

Хозяин кладёт ладонь на её обтянутое белым шёлком плечо (платье под цвет дома) и мадам успокаивается, расправляет плечи, и руки её перестают трястись.

— Это твои гости, — говорит он. — И эта вечеринка имеет большое значение.

Со стороны смотреть довольно забавно: словно чревовещатель оживляет свою куклу. Мадам глядит на мужа, который слегка подталкивает её в направлении столовой. Записка падает на стол, и дверь кухни, отворяясь, отбрасывает её к ногам Тайлера.

Альберт спрашивает:

— Что там написано?